Вернуться в Антарктиду

Вик вспомнил разговор с Демидовым-Ланским по приезду в лагерь:

– Может, альбинос?

Грач почесал затылок:

– Черт его знает… Кожа на лице бледная, словно мукой припорошили.

– У него бесцветные волосы, ресницы и брови, - подтвердила Мила, которая и не думала затыкать уши.
– Да, похоже, что он альбинос.

– Он был один?

– Нам и одного хватило, верно, Милка?

Грач изобразил на своем лице улыбку, призванную приободрить Москалеву, но поскольку улыбаться ему на самом деле не хотелось, получился кривой оскал. Мила, впрочем, в ответ несмело рассмеялась:

– Зрелище, конечно, не для слабонервных, но привыкнуть можно. Второй раз легче пройдет.

У Вика защемило сердце. «Ты ж мой боец!», - подумал он с гордостью.

– А как ты догадался? – с подозрением вдруг спросил Грач. – По красным глазам или слышал чего про альбиноса?

– Позавчера от Вани мельком, - признался Соловьев. – Он обмолвился, что «Прозерпина» вроде бы разрабатывала схожий с нашим «Циклоном» проект, и самыми перспективными в нем считались братья, страдающие врожденным альбинизмом. Демидов-Ланской размышлял, не они ли воду у нас мутят. Он надеялся, что один из альбиносов на самом деле нам подыгрывает, но по мне это сомнительно.

– Слышал его предположения, - кивнул Грач, - хотя при мне вы альбиносов не упоминали.

– Мы с ним в точности не знали, с кем имеем дело при посредстве Аделин. Сама она узнает новости или ей все приносят на блюдечке.

– До сегодняшнего дня не знали. Теперь проверено на практике: Аделью умело управляют, что не удивительно, она все-таки ребенок. Но откуда Ванька про моих так сказать коллег узнал – от Патрисии?

– От Вещего Лиса. В последний свой приезд он зондировал почву, не провернуть ли нечто похожее с Аделин и Милой.

Мила дрогнула, и Вик положил ей руку на плечо:

– Но Патрисия все эти предложения отвергла.

Грач хекнул. Немного покрутил головой, разминая шею:

– А знаешь, - произнес он задумчиво, - может, и зря отвергла. Нет, женщин и детей трогать нельзя, это святое, но вот я бы рискнул. Знаю, Аня меня, если бы слышала сейчас, прибила бы, да и Милка, смотрю, не разделяет, но мне терять нечего. Не найдем нож – мне так и так кранты. А с этим красноглазым все равно придется схватиться, так я бы хоть в курсе был, чему их учили.

– Их не учили, Вова, их пичкали под завязку сомнительной жижей. Пат считала, что с той стороны вам достаточно советов Миши Загоскина. Кстати, надо бы порыться в его вещах, вдруг да наткнёмся на что-нибудь стоящее.

– Порыться – это дело, но сначала предупредим Патрисию о Красноглазом. Дочку ее жалко. Она ж его папой называет, верит ему, слушается. А если там еще и второй где-то рядом околачивается…

– Она сказала «у меня как бы два папы», - вставила хриплым шепотом Мила. – Если телепаты близкие родственники, то тогда все ясно. Они во многом похожи, действуют и думают одинаково, и Адель это ощущает.

– Почему она их не боится? – Грач скорчил очередную зловещую мину. У Вика даже мелькнуло, что после нагрузки у него временно атрофировались мышцы лица, так эти гримасы были не похожи на его обычное выражение. – Мне, здоровому мужику, до сих пор не по себе, а Милка едва концы не отдала от одного вида этой бледной поганки.

– Адель показывала мне фотографию Павла Долгова, - сказала Мила. – Она видит лицо своего отца.

– Я же говорю, что он урод. Или они уроды! Девочка искренне любит красноглазую сволочь, а мы что – ничего с этим поделать не сможем? Грош нам тогда цена, – категорично произнес Грач.
– Скоро Аделька подрастет, войдет в силу и начнет проводить в мир хотелки этих обманщиков, думая, что так и надо. Они же не просто так к ней прилипли. Мы не должны этого допускать!

– Идемте к Пат, - постановил Соловьев. – Мы втроем: ты, я и Мила. Возможно, сегодня она нас наконец-то послушает.

24.2

24.2/4.2

Людмила Москалева. Некоторое время назад.

Дождливая ночь выдалась для нее мучительно-тревожной. Вик был с ней, но его физического присутствия уже не хватало. Миле требовалось что-то еще: обсудить происходящее, вынести на свет божий всплывающие в памяти жуткие подробности, которые она давным-давно запихнула в дальний уголок, отгородилась от них, но теперь они рвались на свободу. Их было необходимо озвучить, выговориться, и Вик, конечно же, не отказал бы ей в поддержке, но как раз ему Мила и не могла ничего доверить. Кому угодно, наверное, но только не ему! Потому что болезненные воспоминания были связаны не столько с отцом, сколько с мужем. Рассказывать про Дмитрия Вику она не хотела.

Вик спросил ее, болела ли она чем-то серьёзным, требовавшим экспериментальных редких лекарств. Мила ответила, что подхватила на Мадагаскаре «какую-то заразу, лихорадку» - ей стыдно было признаться об истинной причине ее плохого самочувствия.

На яхте, отплывающей с Мадагаскара, Дима впервые применил к ней насилие. Не физическое – тут все было бы однозначно, Мила бы не потерпела ни побоев, ни угроз, но Дима вел себя хитрей. Он подавил ее волю, сломал гордость и растоптал мечты о дружной маленькой семье. Это оказалось болезненнее любых синяков.

Дмитрий был сам не свой после общения со стариком-колдуном. Что тот наговорил ему, Мила так никогда и не узнала, но муж ее, милый и предупредительный до сих пор, резко изменился.

Сначала он просто ходил мрачный, говорил отрывисто, отмахивался от нее и ее вопросов. Мила немного обиделась. Ей тоже было не по себе, потому что умбиаси напророчил ей кошмарную судьбу. Его слова врезались ей в память, словно выжженные каленым железом, она бы не забыла их даже на смертном одре: «Ваш брак обречен, потому что проклят богами и духами. Муж выпьет всю твою кровь, сожрет твою молодость, но это не принесет ему счастья. Ты умрешь первой, но потом вернешься в Подлунный мир и заберешь его с собой на ту сторону. И умирая, твой муж проклянет тебя».

Мила не верила. Отказывалась верить. У них с Димой все было хорошо. Однако когда следующим вечером он ворвался в каюту и грубо швырнул ее на кровать, у Милы впервые мелькнуло: а вдруг колдун прав?

– Раздевайся! – рявкнул муж.

– А нельзя ли повежливей? – возмутилась Мила.

Два часа назад она пыталась с ним поговорить, но Дмитрий вытолкал ее из гостиной:

– У меня важный звонок! Это касается бизнеса, и я не хочу, чтобы ты подслушивала!

– Когда это я подслушивала? – с обидой спросила Мила.

– Иди, иди отсюда! – он махнул на нее рукой. – Не видишь, мне сейчас не до тебя!

Оскорбленная до глубины души Мила ушла, хлопнув дверью. Он поступил с ней как с девкой, и ее гордость не могла этого простить. Пока Дима не попросит прощения и не объяснит, что происходит, она не желала делить с ним постель.

Однако муж был на взводе. Желая своеобразной разрядки, он не собирался уступать.

– Я сказал, раздевайся! – Подкрепляя свои намерения недвусмысленной картинкой, он принялся расстегивать брючный ремень. – Ты должна мне подчиняться. Выполнять любой приказ, даже если он кажется тебе абсурдным.