Вернуться в Антарктиду

Вик представлял, что она испытала. Ей нужно было время, чтобы упокоиться.

– Не думай об этом, - сказал он. – Все позади.

– Я не могу не думать, – неразборчиво пробормотала Мила, по-прежнему пряча лицо у него на груди.
– Я видела его, Вик! Того, кто взорвал баллон. А он видел меня. Он теперь не оставит меня в покое.

– Здесь был диверсант? – вырвалось у Соловьева. – Или это кто-то из наших?

– Нет, это было... видение, - Мила по-прежнему прятала лицо, и потому голос ее звучал приглушенно. – Все самое ужасное произошло, когда я упала и провалилась в… в бессознательный кошмар. Вова смог меня вырвать оттуда, и монстр до меня не добрался, но он вернется, я знаю, я чувствую это! Он хочет, чтобы я оказалась в разрушенном храме. Я должна туда попасть, или он меня убьет!

Вик обмер. Он вдруг вспомнил злой оценивающий взгляд, которым его полоснула Адель у ворот в Крепость Королей. «Папа и вам приготовил подарочек, тебе и дяде Ване, один на двоих. Он очень ждет встречи с вами. Папа сказал, что вы долго будете помнить то, что он вам приготовил…»

– Это был телепат, который находится на связи с Аделью и притворяется Пашей Долговым, - утверждающе произнес он. Пазл в его голове сложился.

Мила подтвердила:

– Вы хотели, чтобы я увидела Павла ее глазами, но получилось совсем не так. Не по плану. Это он увидел меня. И если бы не Вова...

Вик взглянул на Грача поверх ее макушки. Володя выглядел осунувшимся. Он стянул с себя влажную после купания футболку и сидел прямо на земле, выключившись из происходящего. Видимо, медитировал, стараясь восстановить силы, которых наверняка ушло немерено. Соловьев должен был поблагодарить его.

– Ты, конечно, хочешь, чтобы я все про него рассказала, но можно потом, попозже? Мне сейчас совсем не хочется вспоминать. Было очень страшно!

– Конечно, Мила, - сказал Вик.
– Наверное, мне стоит поговорить об этом с Вовкой.

– Он его тоже видел. У него такие жуткие красные глаза! Злые, холодные… Как у настоящего демона!

Она снова задрожала, и Вик нагнулся, чтобы накрыть ее губы своими и заставить замолчать.

Плевать, что на них смотрело пол-лагеря, включая Патрисию, на глазах которой он еще ни разу не демонстрировал свои чувства к девушке. От поцелуя Миле стало заметно легче, и это компенсировало все вероятные уколы в его адрес.

– Мы вас так рано не ждали, только к вечеру, - сказала Мила, переведя дыхание. Она зарделась, и Вик был счастлив, что сумел вернуть на ее щеки краски.
– Почему вы вернулись?

Кажется, известие о нападении крокодила прошли мимо нее, как и шествие с носилками от водопада. Вик не стал ее расстраивать, отложив до лучших времен:

– Так сложились обстоятельства.

– Хорошо, что вы приехали! Кир меня защищал, но один в поле не воин, а Иван Иванович держал на руках Адель, ему было нельзя вмешиваться. Они бы и ребенка не пощадили. Володя сказал, ты стрелял в воздух, чтобы их отогнать? Я как-то пропустила...

– Было такое.

Мила передернулась, и Вик обнял ее крепче.

– Последнее, что я помню, как они кричали «хватай ведьму!» Вова считает, что это телепат всех спровоцировал. Так что ты Кира не ругай! Кир оказался таким бесстрашным! Я бы не смогла как он: один против толпы разозленных мужчин…

– У Кира проблемы с амигдалой,(*) это участок мозга, от которого зависит оценка ситуации. (Сноска. *Миндалевидное тело или амигдала участвует в формировании эмоций и прежде всего страха)

– Хочешь сказать, что это… дефект?

– Это его особенность, которую он заработал из-за сильного стресса в детстве. Мозг Кирилла генерирует так мало страха, что он похож на щекотку и скорей возбуждает, чем служит тревожной сигнализацией. Ему нравится рисковать.

Не согласная с этим выводом, Мила бросилась горячо защищать Мухина:

– Если бы Кир был как все, то не вступился бы за меня. Никто не вступился, кроме него! Страх, конечно, полезная эмоция, но не всегда.

– Ты права, - поспешил успокоить ее Соловьев. – И я рад, что парень не подвел.

– Скажи ему об этом! Он тебя боготворит, это сразу заметно.

– Скажу. Обязательно.

Обнимая Милу, Вик внезапно подумал о том, что и впрямь не стоит все поступки списывать на физиологию. Вот взять его самого: мир его, неустроенный и суматошный, внезапно обрел полноту. Сцементировался любовью. Всего один-единственный человек добавился в систему координат, и все стало выглядеть иначе. И если на одну чашу весов теперь клали благополучие вселенной, ответственность и долг – а на другой улыбку, живущую в Милкиных глазах, то эта улыбка перевешивала для него все остальное. Это ощущалось как нечто сакральное, снисходящее на него извне и с чем невозможно, запрещено бороться.

Сегодня он понял, что жизнь его без Милы лишается смысла. Ни одна женщина до сих пор не пробуждала в нем подобного экзистенциального безумия. Вик всегда вступался за кого-то, потому что считал это своевременным и справедливым, но сегодня его вел священный ужас. Если Мила вдруг исчезнет, он был уверен, что разобьется вдребезги. Разлетится на миллионы осколков и никогда больше не соберется обратно.

Ему казалось, что и раньше он любил. Но сегодня вдруг обнаружилось, что любовь пришла к нему впервые в жизни. Все, что было до, в подметки ей не годилось.

Грач, уходивший к речке, чтобы умыться, вернулся в лагерь и целенаправленно двинулся к Соловьеву.

– Вова, как дела? – начал Вик. – Я должен сказать тебе спасибо…

– Подожди, не сбивай меня с мысли, - остановил его Грач. Виновато взглянув на Милу, он неуклюже попросил ее отойти к навесу: - Мне надо поговорить с Виком, но не надо, чтобы ты снова все это слышала. С тебя хватит.

– Нет! – Мила вцепилась в Соловьева, словно боялась, что Грач начнет ее отрывать силой. – Я лучше закрою уши ладонями, но не останусь в одиночестве!

Вик вздохнул:

– Пусть остается с нами.

– Ну, как знаешь. Вряд ли он нападет сейчас снова. Ему тоже силы нужно восстановить и перегруппироваться. Мила же тебе призналась, кто нас посетил?

– Да. Вы встретились с телепатом «Прозерпины». Сумеешь описать его настоящую внешность?

Грач покосился на Милу и шепотом сообщил:

– Если честно, он полный урод. Глаза красные, злые… Рост средний, телосложение хилое. Боксом или борьбой он стопудово не занимается, хотя молодой, лет двадцать от силы. Был одет во что-то светлое, или мне так показалось. Я его по-первости вообще за призрака принял. Блондин, кажется…