Версты
Шрифт:
Странная стонущая цивилизащя. Уже зло пришествья Христа выразилось въ томъ, что получилась цивилизащя со стономъ. В$дь Онъ пропов'вдывалъ «.твто благопрятное». Воть въ этомъ по крайней мт>рт> — Онъ ошибся: никакого «лвта благопрЬггяаго» не получилось, а вышла цивилизащя со стономъ.
Какая же это «благая вт.сть», если «челов'Ькъ въ мор*» и «шкафъ упалъ на человека»?
Нзтъ: во всемъ хрнстаанств'Ь, въ хрисианской исторш, — и воть какъ она сложена, воть какъ развивался ея спиритуализмъ, — лежитъ какое-то зло. И тутъ немощны и «цветочки» Франциска Ас-сизскаго и Анатоль Франсъ и Ренанъ.
«Человъка задавило» п не хочу слушать «Подражаше Фомы КемпШскаго».
Три гороскопа
Есть-ли связь планеты съ обитающпмъ ее человъкомъ? II вообще — «о чемъ
Объ этомъ говорили гороскопы. «Глупое знаше древности», на которое при новой наукт. не обращается никакого внимашя. Но новая наука, даже за месяцы только не предрекала и теперешней войны. И, словомъ, « 8ауоп- роит ргёуопч » Конта — именно въ контизмт, его, именно въ позитивизм*, какъ-то плоско расшиблось...
Что-же такое «гороскопы»? Что такое они? Демонъ? Богъ? но В хриешше, по крайней М'Ьр* на деревняхъ, «върятъ въ судьбу»? Т. е. върятъ въ тайную власть звт>здъ. И воть поразительно, что никто изъ исторнковъ не обратилъ внимашя на три поразительные «гороскопа» и, значить, «велзшя звбздъ» — уже асполнившгеся, и — какъ мы эти три гороскопа уже знаемъ изъ исторш, и какъ историки о нпхъ самымъ подробнымъ образомъ разсказываютъ. Громко. Отчетливо. Во услышаше цълаго М1ра.
Одинъ гороскопъ — 1исуса Христа.
Другой гороскопъ —? Апостола Петра.
Трепй гороскопъ — Константина Великаго.
Одинъ былъ распятъ.
Другой — распятъ же, головою книзу.
Трепй — Константинъ Великш — казнилъ сына, по подозрънш въ связи его съ мачехою Фаустою. Этотъ сынъ былъ Криспъ. А самую жену, очевидно любимую, онъ сжегъ въ раскаленной бант..
ДостоевскШ въ одномъ м4сгб замъчаетъ, что «планета не по-
В. РОЗАНОВ
щадила Создателя своего».... О, о, о,.... Что-же, зла — земля? Но онъ 1 еамъ говорить о «землъ бълой, о земль «благой». Не онъ-ли сказалъ I и «Святая Русь»? В*дь это — тоже планета, часть планеты. Нвтъ, I ужъ если что, то сама планета — бъла, хороша. И мы въ нее долж-ны поварить. Ну, такъ, просто поварить. И вотъ эта намп «върпмая» -планета (по Достоевскому) сложила о Немъ и о нихъ такхе ужасаю- I лце въ исторш безпримщтые, леденящи душу гороскопы...
О, стоны...
Стоны, стопы, стоны...
Но, — которые такъ совпадаютъ со страхомъ евреевъ «перем'Ь-нить туфлю».
Но какъ содержится въ этомъ ревущШ подобно Мальштре- I му, — величайшШ океанпческш водоворотъ, — ревъ Апокалипсиса: ]
— Они называютъ себя «Апостолами», а на самомъ двль — ис-;*| ладхя Сатаны. И говорить: «Церкви», а на самомъ двль — это сбо^ рпща бвсовсгия....
О, о, о...
Ужасы, ужасы...
Ноумены планеты.
«И поколебались осиован'ш земли» (Евангел1е о моментв рас> иятк Хрпста).
«И сошелъ — въ Преисподнюю-»:. Ужасы, ужасы....
Какъ разбпта планета. И-гдъ-же, земля, твои осколки?
Гороскопы, гороскопы, гороскопы. О какъ ужасны ихъ предска-зашя.
Неужели это шопотъ звъздъ? Бътите, историки, — зажимайте I уши.
«Блаженны уши, которые ничего нзъ человъческой исторш не I «лышали».
О страстяхъ аира
Здъшняя земная жпзнь — уже таптъ корни не земной. Какъ еказано:
Есть упоеше въ бою... Это — Марсъ и Арей, божества Марса и Арея; они — какъ боги.
И бездны мрачной па краю, И въ бушеваньи урагана, II въ дуновенш чумы.... Бсзсмертья, можешь быть, лалогъ. Какая мысль, — какая мысль, шетижтомъ, — скользнула у Пушкина! Именно, — «залогъ беземертая и вгьчпой жизпт. Это — •саидъ» п «элпзШ» древности: и какъ мы не поввримъ имъ п т 'реальности разъ у хриспаннна — Пушкина, у стихотворца — Пушкина, ничего о древнпхъ въ минуту иаппсашя стихотворения не думавшая, вдругъ и неожиданно, вдругь и невольно, вдрутъ и неодоли-
лиоьллипс.ъс нашего времен!
„о — с колышу.™ мысль къ грекамъ, къ римляпамъ. къ тартару п «ыслямъ Ге.пода и Гомера....
Также мне ничего не приходило въ голову при виде гусеницы, «уколки и бабочки, которым я видалъ съ одной стороны -— однпмъ ;уш,(.'|'твомъ, но съ другой
стороны, — столь-же выразительно, столь-ке ярко, и — не однимъ.Тогда, войдя къ друзьямъ, бывшимъ у меня въ гостяхъ, Кап-гереву и Флоренскому, естественнику и священнику, я спросплъ 1Хъ:
«Господа, въ гусениц*, куколке и бабочке -* которое-же я
1ХЪ?
Т е. «я» какъ-бы одна буква, одно ел1яше, одпнъ лучъ.
«Я» и «точка» и «ничего».
Каитеревъ молча лъ, Флоренешй-же подумавъ сказа ль: «конечно, ба кыка есть эя ёл€Х1Я гуеешшы п куколка».
«Энтелех1я» есть тсрминъ Аристотеля, и — одинъ нзъ знаме-витвйшихъ герминовъ, имъ самимъ придуманный и филологически Вставленный. Одинъ средневековый схоластъ нрозакладывалт. ?рту душу, только чтобы хотя въ сноЕпд'втп онъ объяснилъ ему, что въ точности Аристотель разумъмъ иодъ «энтелех1ею». Но, меж-Ку прочимъ и другимъ, у Аристотеля есть выражеме, что «душа есть эителехъя тела». Тогда сразу определилось для меня — пзт. ответа Флоренскаго («да и что иначе могъ ответить Флорепскгй, какъ не — это именно'?), что «бабочка» есть на само.иъ дшп, тайно и метафизически, душа гусеницы и куколки.
Такъ произошло это, космогонически - потрясающее, открыпе. Мы. можно сказать, втроемъ открыли душу наевкомыхъ, раньше,
Гмъ открыли и доказали ее у человека. Сейчасъ — давай разематрпвать, «что-же она делаетъ?» «Собпраегъ нектаръ», «копается въ цветахъ». Это подозрительно и осудительно. Но, въ самомъ деле: у бабочки — совершенно пмнъ рта, нетъ — ничего для питья и для принятая твердой пищи. Каптеревъ сейчасъ-же сказалъ, какъ натуралистъ: «у нихъ (опт, не сказалъ — у вешъ) — нетъ кишечника (я читалъ где-то, что, кажется — иногда, «не бываетъ кишечника»): значить ото — что шьшъ к желудка? Конечно! Что за странное.... существо, бытае? «Не питающееся». Да долго-ли он* живутъ? Ееть «му-ш-поденки». Но, во веякомъ случае — оне, — и уже бесспорно вт. — совокупляются. Значить, «м1ръ будущаго века» по преимуществу определяется какъ совокуплеше»; и тогда проливается ввётъ иа его неодолимость, на его ненасытпмость, и, увы или *не увы», — на его «свящепетво». что оно — таинство» (таинство — брака). Открыли — чГ.мъ дальше. 'Ишь — больше. Но явно, что у нас4комыхъ, коровъ. везде, — въ животномъ и раетительномъ
В. РОЗАНОВ
шр'Ь, а вовсе не у человека одного, — оно есть «таинство, небесное и святое». И, именно, въ центральной его точки — въ совокуплепт Тогда понятна «застенчивость половьтхъ органовъ»: это — «жизнь будущаго века входить черезъ это «въ загробную жизнь», «въ жизнь будущаго века».
II, странно: тогда понятно наслаждение; «Эдемъ блаженство». Но — и более: обратимся къ «нектару цвётовь». Действительно, поразительно то особенно, что насвкомыя (не однв бабочки, но и жуки, «бронзовики», «Бож1я коровки») копаются въ громадныхъ опъ-носителъно себя половыхъ органахъ деревьевъ, и особенно — ку-стовъ, розъ и проч., олеандровъ, и т. п., орхидей. Чгъмъ цвгьтя представляются для бабочекъ? Вотъ-бы что надо понять, и что попять — ноуменально необходимо. Но невозможно, что для каж-даго насвкомаго «дерево и цв'втокъ». «Садъ и цветы» представляются «раемъ»... Да такъ ведь и есть: «лето, тепло; и —• Солнце», въ лучи котораго онъ влетаютъ: а съ цветковъ «собираютъ нев-таръ». Тогда нельзя не представить себе «соединеше нектара У души», н что «душа —? для нектара», а «нектаръ — для души». Въ третьпхъ — миеы: «боги на Олимть питаются нектаромъ и а^аб1 -роз1ей». Но и раньше мпва и параллельно ему: сколько свята проливается въ то, «почему пвъты пахнуть», и отчего-же у растенд цветы — таше огромные, что въ нихь — «влезть целому насекомому». Совершенно явно: ве'личина цветовъ — именно чтобы насекомому войти всему. Тогда понятно, что «растешя слышать и думаютъ (сказки древности), да и вообще понятно, что оне «съ душою». О, какою еще.... Но вотъ что еще интереснее: что «садъ», вообще всякШ садъ, «нашъ и земной», есть немножко и не «нашъ» I не «земной», а тоже — «будущаго», «загробнаго века». Тогда по- I нятно — «.зима и лето»,, ибо изъ зимы и черезъ зиму, пролежав%|1 зиму «въ земле», зернышко «встаетъ изъ гроба». Въ сущности, по I закону — какъ и «куколка» бабочки.