Версты
Шрифт:
Посмотрите, встрепенитесь, опомнитесь: несмотря на побои, какъ они часто любятъ русскихъ и жалъютъ ихъ пороки, и никогда «по Гоголевски» не издвваются надъ ними. Надъ порокомъ нельзя смеяться, это — преступно, звърекп. И своею н нравственною, и культурною душою, они никогда этого не дълаютъ. Я за всю жизнь никогда не видгьлъ еврея, поемпявшагося надо пьянымъ или надъ лп>-пивымъ русскимъ. Это что-нибудь значить среди оглушительнаго хохота самихъ русскихъ надъ своими пороками. Среди нашихъ оча-ровательныхъ: «Фонъ-Визинъ, Грибоъдовъ, Гоголь, Щедрппъ, Ост-ровешй». А вотъ слова, который я елышалъ: «Послушайте, какъ вы смотрите на русскаго священника?» — «При невхъ его недо-статкахъ, я всетаки люблю его». — «Люблю? Это - - мало:
АПОКАЛИПСИС НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Розенблюмъ, въ Луг*, въ 1910 г- Я думала, онъ нъмецъ. Разепро-^пдъ — еврей. Когда разбиралось дело Данченко («Де-Ласси и Ланченко»), пришлось при экспертизе опросить какого-то врача -еврея, и онъ сказалъ серьезно: «Я вообще привыкъ думать, что русскы1 врачъ есть достойное и нравственное .ним». Я такъ былъ лораженъ обобщенностью вывода и твердостью тона. И за всю жизнь я былъ поражаемъ, что не смотря на побои («погромы») взлядъ евреевъ на русскихъ, на душу русскую, на самый даже несносный характеръ русскихъ — уважителенъ, серьезенъ. Я долго (мнопе годы) прпппсывалъ это тому, что «евреи хотятъ еще больше развратиться русскпмъ»: но покоряётъ дъло истине своей, п я въ конце концовъ вижу, что ото — не такъ. Что стояло безумное оклеветаше въ душе моей, а на самомъ дълъ евреи уважительно, любяще и трогательно относятся къ русскимъ, даже со стран-нымъ противъ европейцевъ иредпочтетемъ. И на это есть причина: среди «свинства» русскихъ, есть правда одно дорогое качество — ?интимность, задушевность. Евреи — тоже. И вотъ этого чертою они ужасно связываются съ русскими. Только русскШ есть пьяный задушевный человъкъ, а еврей есть трезвый задушевный человъкъ.
Огромный красивый солдатъ, въ полу-сумраке уже, говорилъ мнт.:
— Еакъ отвратительно... Какъ отвратптеленъ тонъ заподоз-ривашя среди этого Совета солдатскихъ п рабочихъ депутатовъ. Я прншелъ въ Тавричесшй Дворецъ и не вт,рю тому, что вижу... Я лрпшелъ съ верою въ народъ, въ демократию-..-
Так какъ я пришелъ «безъ веры», то горячо и как бы «хватаясь за его руку», спросилъ у него:
— Да кто вы?...
— Солдатъ изъ Финляпдш... Стоимъ въ Финляндш... Я, собственно, еврей...
— Я — русскШ РусскШ изъ русскихъ- Но я хочу васъ поцеловать. — И мы крепко поцеловались.
Это было, когда я захот4лъ посмотреть «солдатскихъ депутатовъ» въ мартв пли апреле 1917 года»
Въ томъ же месяце, но много позже:
Уголъ Литейной п Бассейной. Трамвай. Переполненъ. И старается пожилой еврей съ женою сесть съ передней площадки, такъ какъ на задней «впеятъ». Я осторожно и стараясь быть не очень замЪтнымъ — подсаживаю жену его. Когда вдругъ схватилъ меня за нлечо солдатъ, очевидно не трезвый («ханжа»):
– — Съ передней площадки запрещено садиться. Разве ты не «наешь?!!!
— Я всегда поражался, что эти господа и вообще вся росешс-кая публика, отменивъ у себя царскую власть «порывомъ», никакъ ве можетъ допустить, чтобы человекъ тоже «норывомъ» вскочилъ яа переднюю площадку вагона и поехалъ, куда ? емг нужно. Оттол-
кнувъ его, я продолжалъ поддерживать и пропихивать еврейку, ска-.| завъ и еврею: — Садитесь, садитесь скорее!!»
Мотивъ былъ: еврей торопливо просилъ пропустить его «хоть! съ передней», ибо онъ сившилъ къ отходу финляндскаго поезда.! А всяшй знаетъ, что значить «опоздать къ поезду». Это значите «опоздать къ ооъду», и пошло разстройство всего дня. Я поэтому] и старался помочь.
Солдата закричалъ, крикнувъ и другимъ тута стоявпгамъ сад-| датамъ (« на помощь»): «тащите его въ компссар1атъ, онъ оскор 1 билъ солдата». Я, правда, кажется, назвалъ его дуракоыъ. Я сму-4 тился: «съ комиссар1атомъ я ко всякому объду опоздаю» (я тоаи| спъшилъ). Видя мое смущеше и страхъ, еврей вступился за мешн
— «Что же этота господинъ сдълалъ, онъ
то.тько помогъ моей жеп*>. |И вотъ, не забуду этого голоса, никогда его не забуду, потону] что въ немъ стоялъ ножъ:
— Ж-ж-пдъ прок-ля-тый... Это было такъ сказано.
И какъ музыка , старческое:
— Мы уже теперь вст. братья («гражданство», «свобода», — марта): зачъмъ же вы говорите такъ (т. е. что «и еврей, и русски!
— братья», «нт>тъ больше евреевъ, какъ чужыхъ и посторонних*»)*
Я не догадался. Я не догадался...
Я слышалъ всю музыку голоса, глубоко благороднаго п глу-| боко удивляющагося.
Потомъ уже, на завтра, и даже «сегодня» еще, я понялъ, чт> | мнъ нужно было снять шапку и почти до земли поклониться ему! и сказать: «Вотъ, я считаюсь врагомъ еврейства, но на самомъ д4-] лъ я не врагъ: «и прошу у васъ прощешя за этого грубаго солдата»!
Но солдата такъ крпчалъ и такъ пытался схватить и дт.йстви-1 тельно хваталъ за руку со своимъ «компссар1атомъ», что въ поны1 хахъ я не гдълалъ естественнаго.
И опять звукъ этого голоса, какого па русской улицп, — уж: извините: на русской пох...ной улицъ, — не услышишь.
Никогда, никогда, никогда,'
«Мы уже теперь вст. братья. Для чего же вы говорите такъ?:
Евреи наивны: евреи бываютъ очень наивны. Тайна и пре! лесть голоса (дребезжащаго, стараго) заключалась въ томъ, чт-1 этотъ еврей, — и такъ, изъ полу-образованныхъ, мъщанъ,»! ? глгбоко и чисто повърнлъ, со всъ'мъ восточнымъ довър1емъ. чт эти плуты руссюе въ самомъ дълъ «что-то почувгтворэпъ въ дупг] своей», « не стерпъли стараго произвола» и, вотъ, «возгласили сво боду». Тогда-какъ, по завътамъ русской исторш, это были просгш Чичиковы, — ну, «Чичиковы въ помеси съ Муратовыми». Но уж;1 никакъ не больше.
Форма. Фраза.
И вдругъ это такъ переръзало музыкой. Нельзя объяснить, и умъю. Но даже до Чудной Дъвы мнт> что-то послышалось въ голоси*
АПОКАЛИПСИС НАШЕГО ВРЕМЕНИ
«Ведпчптъ душа моя Господа и возрадовался духъ мой о Бег* Спаси моемъ».
Я хочу сказать, что все европейское какъ-то необыкновенно грубо, жестко сравнительно съ еврейским*- Тутъ тайна Сирш и
жаркихъ странъ. Тутъ та тайна ещ?, что они 1ова слушаютъ не ре тысячи лътъ, а пять тысячъ лт>тъ, да очевидно н слушаютъ-то другимъ ухомъ- Ахъ, я не знаю что... Но я знаю, что не въ уме евре-
дт.ло, не въ деятельности и деловитости, какъ обыкновенно по-югаютъ, а совершенно въ инпмъ-... Двло заключается, или почти должно заключаться въ какой-то таинственной Сулафпми, которая у вихъ разлита во вссмъ, — въ пномъ осязанш, въ иной восприимчивости къ цвътамъ, въ иной пахучести, и — какъ человека «взять», юбнять», «приласкать». Где-то тутъ. «Отъ человека къ человеку»-«въ еврее», а въ «двухъ евреяхъ». И вотъ тутъ-то они и разливаются во всем1рность.
«Русскте — общечелов-вки». А когда дт>ло дошло до Арме-
— одинъ министръ иностранныхъ дълъ (и недавней) сказалъ: сНамъ (Россш) нужна Армешя, а вовсе не нужно армянъ». Это деловымъ ,строгпмъ образомъ. На конце тысячелъия супцч-тво-вашя Россш. Т.е. не какъ восклицаше, гнъвъ, а (у министра) почти какъ программа... Но ведь это значитъ: «согналъ бы и стеръ съ лица земли армянъ. всъхъ отихъ стариковъ и детей, гимнази-стовъ и гимназистокъ, если бы не было неприлично и не показалось некультурно». Это тотъ же Герценъ и тотъ же сощалпзмъ. Это вообще русский нигнлпзмъ, очевидно, впковтнът (Китъ Ки-тычъ о жен* своей: «хочу съ кашей ъмъ, хочу со щами хлебаю*). Опять, опять «уд'влъ Россш»: — очевидно, не русскимъ дано это понимание въ удълъ. Несчастные русеше, — о, обездоленные... Опять же евреи: на что погромы. Р/вдь это ужасъ. И вотъ все-же они нашли п после пихъ все слова, катя я привелъ, — и порадоваться русской свобод*., и оценить русскаго попа, Да и вообще злою глаза, смотрящаю украдкою или тайно за спиною русского, л у еврея не видалъ.