Верум

Она замолкает, а затем глядит на меня.

– Ты пережила потерю, но жизнь продолжается. Ты так же научишься продолжать жить.

Она отворачивается от нас, направляя свое внимание на бумаге на ее столе.

– Сабина! – зовет она, не поднимая взгляда.

Видимо, мы свободны.

Сабина снова заходит, и мы с Дэером быстро следуем за ней, ухватившись за возможность покинуть эту неприятную женщину.

– Что ж, а она приятная, - бормочу я.

Губы Дэера подергиваются.

– Она не моя любимица.

Мягко сказано.

Мы разделяем мгновение, минуту теплоты, но я отпихиваю ее прочь.

Я не могу.

Не могу.

Сабина останавливается перед двойными деревянными дверьми.

– Это были апартаменты твоей матери, - сообщает мне Сабина. – Теперь они твои. Комната Дэера находится на другой стороне дома. – После того, как Сабина это говорит, она ждет, словно ожидая от меня реакции. Когда же не получает ни одной, продолжает. – Ужин будет в семь часов в столовой. Будь порасторопней. Сейчас же тебе следует отдохнуть.

Она поворачивается и уходит, шаркая по коридору своими маленькими ножками.

Дэер глядит на меня, высокий и стройный.

– Хочешь, я побуду с тобой?

– Нет. – Мой ответ незамедлительный и твердый.

Он вздрагивает и немного отстраняется, пристально глядя на меня сверху вниз.

– Я просто… мне нужно побыть одной, - добавляю я.

Я еще не достаточно сильна, чтобы устоять перед тобой.

Разочарование поблескивает в его глазах, но надо отдать ему должное, он не настаивает. Он проглатывает обиду и кивает.

– Ладно. Я вымотался, так что собираюсь немного вздремнуть перед ужином. Советую тебе сделать то же самое. Ты должно быть устала.

Я киваю, потому что он прав, я совершенно вымотана. Он уходит, и я остаюсь одна в длинном тихом коридоре.

Я делаю шаг в сторону спальни, потом еще один, но хоть убейте, не могу, кажется, повернуть дверную ручку. Что-то оседает вокруг меня – страх – думаю, и я просто не могу этого сделать.

Взгляд на лице Элеонор всплывает в моей голове, то, как она рассматривала меня, и я не могу дышать. Что-то давит на меня, то мрачное нечто, которое я ощущала на подъездной дорожке. Кажется, что оно здесь, надвигается на меня, окружая меня.

Знаю, это не имеет никакого смысла.

Что-то тянет меня.

Оно затягивает меня прямо в старую комнату мамы.

И там я сижу, окруженная ее воспоминаниями.

ГЛАВА 4

Комнаты мамы такие же роскошные, как и остальная часть дома. Здесь нет детских постеров, приклеенных на стены, никаких подростковых красавчиков, нет розовых телефонов или плюшевых подушек.

Апартаменты тщательно оформлены громоздкой не совсем белой мебелью и серовато-зелеными стенами. Кровать – массивная, покрытая толстым слоем одеял, все серовато-зеленое, все успокаивающее.

Но это не комната ребенка, или подростка, или даже молодой женщины.

Ей не хватает молодой энергии.

Но я все равно ощущаю ее здесь.

Каким-то образом.

Опустившись на кровать, я замечаю, что окружена окнами.

Все вдоль одной стены, они простираются от пола до потолка. Они пропускают в комнату умирающий вечерний свет, и я ощущаю себя незащищенной. Поднявшись на ноги, я задергиваю шторы.

Я чувствую себя немного защищеннее, но не намного.

Мои чемоданы сложены внутри двери, так что я приступаю к распаковке. Я убираю свитера, отношу свои туалетные принадлежности в раскошную ванну, и пока я стою на мраморной плитке, я представляю здесь маму.

Она любила хорошие ванные, а эта ванна достойна королевы.

Я представляю ее лежащей здесь и читающей хорошую книгу, и на глаза наворачиваются слезы.

Она умерла.

Я знаю это.

Я распахиваю дверцы шкафа, и на мгновение, очень короткое мгновение, клянусь, что улавливаю аромат ее духов.

Она носила один и тот же аромат столько, сколько я ее знаю.

В этой гардеробной есть полки, и на одной из них я вижу флакончик Шанель.

Ее аромат.

Я прижимаю его к себе и вдыхаю, и он обрушивает на меня бурю воспоминаний. О смеющейся маме, ее выпекании печенья, о ней, улыбающейся мне поверх своей книги.

С горящими глазами я ставлю флакончик обратно.

Это ничему не поможет.

Я развешиваю рубашки и свитера.

Раздается стук в дверь и в комнату с подносом входит Сабина. С чайником и чашкой.

– Я принесла тебе чаю, - тихо говорит она мне, ставя его на стол. – Он приободрит тебя. Путешествие тяжело сказывается на человеке.

Потеря всей их жизни тяжело сказывается на человеке.

Но, конечно же, я этого не говорю.

Я просто улыбаюсь и благодарю.

Она наливает мне чашку и протягивает ее мне.

– Это поможет тебе отдохнуть. Он успокаивает.

Я делаю глоточек, и Сабина поворачивается, разглядывая мои пустые сумки.

– Вижу, ты уже распаковалась. Эти комнаты не изменились с тех пор, как твоя мама уехала.

Я держу чашку на коленях, согревая пальцы, поскольку холод английского вечера оставил их холодными.

– Почему же мама уехала? – спрашиваю я, потому что она никогда не рассказывала. Она никогда ничего не говорила о доме своего детства.

Сабина молчит, и когда она смотрит на меня, то снова заглядывает в мою душу, перебирая морщинистыми пальцами.

– Она уехала, потому что ей пришлось, - просто отвечает Сабина. – Уитли не мог ее удержать.

Этот ответ вовсе не ответ.

Хотя мне следовало этого ожидать.

Сабина садится рядом со мной, поглаживая мою ногу.

– Я тебя здесь слегка откормлю, - говорит она мне. – Ты слишком худая, как твоя мама. Ты отдохнешь и… увидишь вещи такими, каковы они есть.

– И как это? – устало спрашиваю я, и неожиданно я так сильно вымоталась.

Сабина глядит на мое лицо и кудахчет.

– Дитя, тебе надо отдохнуть. Ты угасаешь прямо на глазах. Ну же. Ложись.

Она укладывает меня на кровать, натянув одеяло до подбородка.

– Ужин в семь, - напоминает она мне прежде, чем уйти. – А до тех пор спи.

Я стараюсь.

Действительно пытаюсь.

Я закрываю глаза.

Расслабляю руки, ноги и мышцы.

Но сон не идет.

В конце концов, я сдаюсь, открываю шторы и смотрю в окно.

Вечер тихий, небо темное. Здесь так рано темнеет.