Вкус жизни
Шрифт:
Муж носится по свинофермам, от него дурно пахнет навозом. На многие километры в округе – ни души, ни одной усадьбы рядом, так как все эти земли – его собственность. Возвращается домой усталый и довольный… Не так я представляла свою замужнюю жизнь. Моя душа собирается в комок и не желает расправляться, хотя природа здесь чудная… Помнишь стихи: «Идет любовь, грядет беда… Если б не плакали дети, если б не плакали мамы, если б не плакали мы». Ох уж эта наша пленительная, безответственно искренняя, но жестокая наивность и горькое понимание дорогой цены взросления». В ее первых письмах не было ни радости, ни гордости за мужа. Потом мы на некоторое время потеряли друг друга из виду. Я скучаю по ней, – скромно призналась Кира.
– О, матка Боска! – взвилась Инна. – Что за вздор? Не пудри нам мозги. Нашла с кем
Я тоже была бы не против махнуть за границу, да кто бы меня туда пустил и на какие шиши? Кто меня там ждал?.. А она умчалась в Чехословакию, где ее и настигла любовь к этому капиталисту. Антон Дину очень любил, а ее это тяготило. Мне жаль его, в недобрый час столкнула их судьба на перепутье случайных дорог.
«Некоторая неопределенность событий оставляет простор воображению, вот Инна на всю катушку им и пользуется», – подумала Алла.
«Своим ядом разве что насмерть не отравит», – внутренне возмутилась Жанна.
– Положа руку на сердце, скажу: пофорсить Динка любила, ну прямо вся из себя была: всегда во всем заграничном, задавала тон в моде. Помните, тогда белые нейлоновые блузки в городе только стали появляться. Так на нашем курсе – у нее первой. А с каким шиком носила! Она, скажем прямо, была из тех счастливчиков, которым с рождения было много дано и много позволено. Родители ее даже не пытались в чем-либо ограничивать.
А чего стоил этот ее загадочный взгляд, точно что-то ищущий в бесконечности! Но чаще всего он выражал нетерпеливое требовательное ожидание. А как она очаровательно злилась!
– Ты, наверное, тоже хотела обладать такими способностями, – подковырнула Инну Мила и оглянулась на Галю. Та в ответ чуть приметно улыбнулась.
– Красовалась, манерничала, говорила с молитвенным придыханием. Знала себе цену. Такую цацу приметит всякий. Только ей одной подходила фраза: лучше вызывать зависть, чем жалость. Да, она была одна из нас, но не одной из нас, другая. Она всегда выпадала из нашей обоймы. Такова моя небольшая преамбула, таково мое предисловие, а дальше можете говорить что хотите. И пусть теперь Рита заявит, что по степени абсурда мне нет равных. А я просто реально фиксирую отдельные моменты жизни.
Думаю, никто не станет возражать, что красивым и богатым многое сходит с рук, и Дина это понимала. А была всем мила, потому что на чужое место не претендовала, ей свое персональное было уготовано, чтобы раз, два и в дамки. Это нам, сирым, было не до шуток, нам надо было стараться не затеряться в волнах жизни где-то на перепутьях общежитий. Это Дина каждый день меняла костюмы, как перчатки. Наверное, приятно было иметь то, о чем другие не смели мечтать. А мы могли позволить себе только смену бантов и шарфиков, которыми обменивались друг с другом. И вот за все это я должна перед ней падать ниц? – бурно отреагировала Инна на слова Киры. – Мне, конечно, несколько неловко за мои откровения, едва ли они пришлись вам по нраву, но я знаю, о чем говорю, и не желаю врать. Скажу больше: я вообще не люблю ходить кругами. Дело прошлое, но я не стану подряжаться в менестрели и петь Дине хвалебные песни. И нечего искать на полу тараканов! Дело тут ясное: у каждого своя правда… и это так же верно, как то, что меня зовут Инной.
Она говорила по своему обыкновению преувеличенно громко, сопровождая свою речь выразительными жестами, и довольно улыбалась, наблюдая смятение, которое ей удалось посеять среди «кадрового состава» подруг, и несколько секунд нежилась в «лучах» всеобщего внимания. Всем стало неловко. Знали характер Инны, но никто не был готов к такой резкости.
Кира взглянула на Лену: она буквально парализована удивлением. Посмотрела на Инну огорченно. Та – ноль внимания.
– С чего хорохоришься? Думать о людях хуже, чем они есть на самом деле, значит, самой становиться хуже, – изрекла Алла. – У тебя, Инесса, странный способ возобновлять дружбу. Решила поквитаться с Диной за свои прошлые сомнения и неуверенность?
Она, видно, в силу привычки работы со студентами,
говорила слегка снисходительно и подчеркнуто на равных. Что-то на миг дрогнуло во взгляде Инны. Но она быстро собралась, и только излишне наигранная беспечность тона, когда она отвечала на замечание Аллы, выдавала ее напряжение. Эмма смерила сокурсницу строгим взглядом учительницы и подумала: «Не цветут фиалки в душе Инны. Так себе человек: горсть самолюбия, две пригоршни гонора». И все же высказалась вслух, тщательно подбирая слова и неодобрительно качая головой:– Смело интерпретируешь чужую жизнь. Сплошные перевертыши в твоей голове. За что склоняешь Дину на все лады? Чего набросилась? Дорогу она тебе перешла? Зуб у тебя на нее? Твоя душа лишена человеческого присутствия.
Излишняя откровенность Инны, граничащая с вульгарностью, шокировала даже терпеливую Риту, много лет знавшую Инну по совместной работе в НИИ. Ее не покидало неприятное ощущение назойливого вмешательства в чужое жизненное пространство.
«За вычетом до невозможности тоскливой Ани и жутко вредной Инны, все девчонки – прелесть. С чего это Инка завелась? Зло так и распирает ее. Не устаю удивляться, как эти выходки до сих пор не дали повода выставить ее из квартиры. Не могу взять в толк причины такой лояльности. Почему ее принимают без особой враждебности? По крайней мере, внешне. Привыкли? Устали воевать с ней? Картина удручающая. Если такой цирк будет продолжаться и завтра, в присутствии мальчишек, я не выдержу», – подумала Жанна и нервно поежилась. Она выглядела озадаченной.
– Бред несешь. Не впутывай нас в свои домыслы и фантазии. Ты способна опошлить самое лучшее, что есть в человеке. К чему эти ни на чем не основанные выводы? Надо же додуматься до такого! Когда говоришь о своих принципах, ты набиваешь себе цену или просто лишнюю желчь пытаешься излить? Не гони волну. Что за странные эмоциональные перепады? Нелады с психикой? Операцию на мозге перенесла или тебе невмоготу от чужого счастья? Плохо, когда зло управляет человеком. Стремишься подпалить крылышки прекрасной свободной бабочке. Резонное предположение? – горячо высказалась Мила. И добавила уже как-то обыденно тускло:
– Вот даже сейчас смотришь на меня и словно спрашиваешь: «Врезать ей на закуску по самое… не хочу?»
«Даже Мила не выдержала. Злоупотребляет Инна нашей добротой и даже признаков смущения не проявляет. Это наводит на мысль, что она не видит в своем поведении ничего предосудительного», – подумала Галя.
Инна даже не повернулась на голос Милы.
– Да успокойся ты, Мила. Не рвись в бой, не вскакивай на бруствер окопа. Это для нашего брата теперь вредно. До человека невозможно донести даже элементарные истины, если он сам не хочет их понять. Не поддавайся на провокацию, Инна нарочно заводит нас. Ей бы в Думе «выступать» вместе с Жириновским, – с улыбкой сказала Лера.
«Далеко не самый приятный сценарий встречи», – подумала Алла.
«Инне уже никогда не быть любимой, вот что страшно. Были бы дети… все-таки отдушина… Ведь только друзья и подпирают, когда тяжко. Последнее время я совсем закрутилась с Андрюшей. Простить себе не могу невнимания к ней…», – мелькнула горькая мысль у Лены.
– Что бы ты, Инна, ни говорила о Дине, я считаю, хорошей она была девчонкой. Почему бы нам не воздать должное красоте? И почему же Дине было не красоваться, при ее-то данных! Красота – тоже талант, и его надо уметь преподносить и использовать. Ты же не станешь корить талантливо написанный художником портрет. Надо отдать Дине должное – божественно хороша была! Но то был внешний, поверхностный признак счастья, а что было у нее на душе – никто не знал. Ее элегантностью и богемным стилем многие из нас тогда восхищались и наслаждались, как произведением искусства. Мне она казалась весенней, майской, а некоторые, должна признать, не могли справиться с хорошо скрываемой жалостью к себе… Помните, как о ней говорили на курсе – «русский брильянт!»,– подчеркнуто невозмутимо заявила Эмма. – Дина получила прекрасное воспитание. Ее называли салонной девушкой: остроумная, компетентная, безапелляционно-категоричная, властная. Она привораживала и побеждала мужчин не богатством, а смехом, юмором, презрительной иронией. Без этой особенности красота ее теряла бы свою внутреннюю музыку, свой шарм. На талантливую едкость нельзя обижаться. Аплодировать надо.