Внезапный выброс

— «Редуктор», вызываю «Редуктор». Я — «Сирена». Как слышите? Прием.

— «Редуктор» слушает. Дежурный Юрнев.

— Направьте из пятого, седьмого, девятого взводов дополнительно восемь отделений. Как поняли?

— Вас понял: дополнительно восемь отделений.

Автобус набрал скорость. Дорога была покрыта ледяными наростами, и машину водило из стороны в сторону.

— Не вздумай тормознуть, — предостерег Тригунов шофера, припадая к переговорной трубке, соединявшей салон с кабиной. Побарабанил по раструбу пальцами:

— Кто старший?

— Я, товарищ командир, Гришанов.

— Почему не выехали с первой очередью?

— Роман Сергеевич, — обиженно воскликнул Гришанов, — дежурные за сорок пять секунд выпорхнули, а мне больше ста метров бежать надо было. И гололед. Сами видите…

— За сорок пять, говорите? — смягчился Тригунов. — Видимо, уже подъезжают… Уточним. «Байпас», — полетело в эфир. — Я — «Сирена». Я — «Сирена». Как меня слышите?

— «Байпас» слушает. У микрофона командир отделения Манич.

— Где находитесь?

— Под Раскатовкой. Переезд закрыт.

«Надо же… — заиграл желваками Тригунов. — Гляди, полчаса у того шлагбаума проторчать придется. Не двинуть ли на Пересыпную? Тоже не выход, великоват крюк. Позволь, да ведь в каком-то километре от «Первомайки» — горноспасатели Чермета. Целый взвод. Может, вызвать? По рации? Примчатся. А что толку? Угольную шахту лишь в кино видели. Была бы не ведомственная, а единая спасательная — черметики уже у ствола стояли бы. Горняки же попрактиковались бы мало-мало и, за милую душу, не хуже нас орудовали б».

Единая спасательная служба страны — идея, которая не дает покоя Тригунову вот уже третий год. Обычно, если что-то наводило его на мысль о единой спасательной, он, сам не замечая того, забывал решительно обо всем. Но сейчас и она, эта идея, едва мелькнув, тут же вылетела из головы. Лишь одно сейчас занимало Тригунова: попавшие под выброс шахтеры. Чтобы спасти их, надо прежде всего как можно быстрее на шахту добраться. «Сделаем так, — решил он, — Манич пусть ждет у переезда, а мы махнем на Пересыпную». Уже потянулся к микрофону, чтобы предупредить о своем решении дежурного по отряду и Манича, но тот опередил его.

— Товарищ командир, переезд миновали. Следуем по назначению.

Тригунов облегченно вздохнул:

— Вас понял. Действуйте самостоятельно.

Повернулся к переговорной трубке:

— К спуску в шахту — приготовсь!

— Есть, к спуску в шахту — приготовсь! — вскочив на ноги, повторил Гришанов.

Чудом удерживая равновесие, он сбросил шинель, шапку, китель, достал из-под сиденья сумку со спецодеждой. Сел, буквально выскользнув из форменных брюк и хромовых сапог. Надел теплое нательное белье, штаны и куртку из плотной водоотталкивающей ткани, резиновые сапоги, капроновую каску. Туго свернул снятую одежду и положил ее в ящик под сиденьем. Извлек из контейнера, наглухо привинченного к полу автобуса, респиратор, перекинул его через голову на спину, поправил плечевые ремни, продел в проушины светильника поясной ремень, подпоясался. За две минуты он сделал более сотни самых разнообразных движений и — ни одного лишнего! Наблюдая, как все еще суетятся командир отделения и его респираторщики, Гришанов нетерпеливо морщился.

— Отделение к спуску в шахту готово! — доложил Сыченко.

— К спуску в шахту готовы! — отрапортовал Гришанов.

— Хорошо, — рассеянно отозвался Тригунов. Весь он был там, на «Гарном».

Гришанов плотно закрыл ладонью устье переговорной трубки и свистящим шепотом спросил командира отделения:

— Вы сколько готовились к спуску в шахту?

— Не засек, товарищ командир.

— А я засек. Три минуты. Три! Плохо, товарищ Сыченко, о-очень плохо! Займитесь. Через неделю после аварии проверю. Ясно?

— Так точно!

Подготовка к спуску в шахту за сто восемьдесят секунд в автобусе, мчавшемся по обледенелой шишковатой дороге, заслуживала удовлетворительной оценки. Но Сыченко видел, как командир взвода подготавливался сам, и не осмелился возразить ему. В душе он соглашался, что и ему, и его ребятам надо потренироваться, и выговор Гришанова задел Сыченко за живое потому, что командир взвода распекал его при респираторщике из отделения Манича, с которым Сыченко соревнуется. Он покосился на Репьева и ему показалось, что тот едва сдерживает усмешку. Но Репьев и не собирался подсмеиваться над ним. Его респиратор и спецовка уехали с отделением, а без них он чувствовал себя не в своей тарелке.

— Будете вести оперативный журнал, — сказал Гришанов, заметив растерянность Репьева.

Поднимая снежную пыль, автобус влетел в поселок. По скользким тротуарам, покуривая и перебрасываясь шутками, неторопливо шли тепло одетые люди. Услышав натужный гул взбиравшейся на подъем машины, они устанавливались. По ярко-оранжевой окраске кузова, белому кругу на дверце кабины, вписанным в него красному кресту и скрещенным темно-синим молотком шахтеры безошибочно определяли принадлежность автобуса и с тревогой посматривали ему вслед.

В окна автобуса то с одной, то с другой стороны врывался свет уличных фонарей, озаряя молчаливых горноспасателей. В касках с прожекторами светильников впереди, в шахтерках, с обтекаемыми, на всю спину, респираторами за плечами они напоминали десантников, которых срочно перебрасывали на самый опасный участок фронта.

Глава II. В ПОДЗЕМНОЙ НАРЯДНОЙ

Когда-то наряды выдавались прямо в шахте. Горный мастер (в ту пору — десятник) спускался в нее за час до гудка, осматривал работы и ожидал смену в подземной нарядной — наиболее просторной выработке, оборудованной самодельными скамьями. Каждый шахтер занимал на них свое, однажды и навсегда облюбованное место. Десятник перекличек не делал — глянет на свободные места и отметит в памятной книжке тех, кто на упряжку-смену не вышел. Ему, только что побывавшему в каждом забое, чтобы распределить задания, требовалось всего несколько минут. Для небольших шахтенок порядок этот был неплохим. И поныне шахтеры, работающие на одном участке или в соседних выработках, прежде чем разойтись по своим, как теперь принято говорить, «рабочим точкам», непременно собираются в этакой подземной нарядной. И поступают так не в силу давней привычки, не для того, чтобы воздать дань традиции: шахтер, как воин на огневом рубеже, должен знать своих соседей слева и справа.

Подземной нарядной восточного крыла «Гарного» служила часть откаточного штрека, которая находится впереди лавы и потому называется опережением. За лавой вдоль его боков тянулись сколоченные из горбылей скамьи, до блеска отполированные брезентовыми штанами. Когда лава давала уголек — мест было в обрез, а после внезапного выброса, который, считай, два месяца назад случился, вся смена на одной скамье стала вмещаться. Какая там смена! — название одно. Шесть-семь человек. Больше не пошлешь: нет фронта работ.

Грозное это явление — внезапный выброс. В Донбассе, да и в России, впервые произошел он в 1906 году на юзовской шахте «Смолянка». Гремучий газ вынес из пласта «Смоляниновский» более 300 тонн перетертого в пыль угля, запечатал им только что пройденную выработку, а в ней — тех, кто проходил ее.

Выбросоопасный пласт содержит в себе несметное количество гремучего газа — метана, как его теперь называют. Частицы метана как бы притягиваются частицами угля, вроде бы срастаются с ними. Но связь их не прочна, не устойчива. Достаточно порой ударить обушком по забою, чтобы нарушить ее. Метан обретает не ограниченную свободу. В пласте создается высокое газовое давление. Разрушая уголь, метан выносит его в свободное пространство, и горе тому, кто окажется у него на пути.