Внезапный выброс
Шрифт:
Зашелестели бумаги, снова задребезжал сорванный бас:
— Выбросом застигнуты…
— Комарников?!.
Голос, до того громкий и внятный, сразу сел, стал еле слышным. Поборов минутную слабость, Колыбенко спросил диспетчера своим прежним, громким и внятным голосом:
— Что вами предпринято?
— Дал указание главному механику обеспечить бесперебойную работу вентиляторов и беспрерывную подачу сжатого воздуха на «Гарный». Послал двух горных мастеров, чтобы усилить его проветривание. Приказал начальнику участка Авилину вывести людей с западного крыла.
Колыбенко слушал диспетчера, следя за текстом плана.
Тот продолжал:
— С «Восточной» связь прервалась. Направил на ее откаточный двух членов шахтной горноспасательной команды, проходчиков Кособокина и Зимина. Сообщений
— А респираторы и газоопределитель они взяли? — как бы между прочим спросил Колыбенко, нисколько не сомневаясь в том, что диспетчер, так толково и уверенно действовавший до его прибытия, поинтересовался этими очень существенными подробностями.
Диспетчер замолк.
— Я спрашиваю, — повысил голос Колыбенко, полагая, что тот не расслышал его, — респираторы и газоопределитель у них есть?
Диспетчер молчал.
Колыбенко взорвался.
— Пред-д-ставляете, что вы наделали? Эти двое ведь тоже могут погибнуть! — Мысленно повторив: «Эти двое тоже могут погибнуть», вслух спросил себя: — Значит, ты считаешь, что тех семи уже нет в живых?
— Я этого не говорил… — испуганно пробормотал диспетчер.
Колыбенко бросил трубку на рычаг. Давая себе полный отчет в том, что лишние эмоции для него, как для руководителя, не только нежелательны, но и опасны, сделал над собой усилие, чтобы подавить их. Начиная успокаиваться, ниже склонился над схемой вентиляции, стал пристальнее всматриваться в ту ее часть, на которой были изображены выработки «Гарного», словно внимательность, с какой Колыбенко всматривался в них, могла помочь ему ответить на вопрос первостепенной важности: где произошел выброс? «Выбросы, — рассуждал он, — как правило, происходят при отбойке угля или проводке выработок по породе. Значит, его очаг — в лаве. В ней находились два забойщика и помощник начальника участка вентиляции. Они, конечно…» Колыбенко обхватил голову руками, закрыл глаза и словно бы забылся. Но это его состояние длилось две-три секунды. «Надо же подготовить задания горноспасателям», — спохватился он. Еще раз взвесив все, что уже было известно, и что подсказала ему интуиция, Колыбенко окончательно утвердился в том, что все силы надо бросить на откаточный штрек «Восточной» лавы.
Глава IV.
ОПЕРАТИВНЫЕ ЗАДАНИЯ
Первым на командный пункт — им на время аварии обычно становится кабинет главного инженера — явился Манич. Высокий, жилистый, — стрункой, как говорят шахтеры, — с живым, все схватывающим на лету взглядом, он как-то сразу располагал к себе, обнадеживал — на меня, мол, можно положиться, Манич не подведет. Вслед за ним перешагнул порог Кавунок. Массивный, почти квадратный, с долгими, слегка разведенными в стороны руками, он как бы спрашивал: «А где тут авария? Счас мы ее…» В сравнении с Маничем Кавунок несколько проигрывал: его внешность открыто выражала лишь одно качество — недюжинную силу. Но вместе они, как бы воплощая в себе достоинства, какими должны обладать горноспасатели, вселяли веру, что беда, приведшая их на шахту, вовсе не беда, и стоит им опуститься туда, где она произошла, как ее не станет.
Манич хотел доложить о прибытии по всей форме, но Колыбенко нетерпеливо остановил его:
— На откаточный. Скорее! Как можно скорее! — И вручил письменное задание.
Манич бегло прочитал его, достал из нагрудного кармана путевку, наискось черканул: «Прибыли в 6.16. Следуем маршрутом 2», расписался, подсунул путевку под панку с планом, дал знак Кавунку, и оба тут же исчезли.
Колыбенко, то и дело поглядывая на дверь, ожидал командира горноспасательного отряда. За пять лет работы главным инженером он привык к тому, что каждый раз, когда на шахте происходило ЧП, — а они случались, — рядом с ним оказывался Тригунов. Его опыт, знание характера подземных аварий — нередко норовистого, злого, коварного, — профессиональная, горноспасательская прозорливость помогали ему найти выход порой из самого, казалось бы, безнадежного положения.
Тригунов вошел быстро, порывисто,
правая рука взлетела к ушанке:— Прибыл с двумя отделениями оперативного взвода и помощником по медицинской службе.
Хотя Колыбенко и ждал, что Тригунов вот-вот подъедет, тот появился как-то внезапно. Колыбенко встал, шагнул ему навстречу. Он не успел еще промолвить ни слова, но его просяще протянутая рука, удар бедром об угол столешницы, которого он не почувствовал, хруст стекла под каблуками, которого он не услышал, сказали Тригунову многое.
— Ознакомьте с обстановкой, — привычно бросил он, направляясь к длинному — для совещаний — столу. За ним последовали Гришанов, Комлев, командиры отделений Сыченко и Капырин. Репьев развернул оперативный журнал и приготовился записывать.
— Известно следующее…
Колыбенко опустил на план горных работ, которым была накрыта добрая половина стола, полусжатый кулак, а когда поднял его — на чертеже осталось расплывшееся красное пятно. Он вздрогнул от суеверного страха: «Гарный» залит кровью…
— Где-то порезались? Дайте перевяжу, — предложил рядом стоявший Сыченко.
— Стекло, когда план доставал…
Репьев склонился над журналом, и черная, с наклоном вправо вязь из чисел и букв побежала над голубыми линиями.
«1.22.01.6.16. На шахту прибыли отделения тт. Манича (5 чел.), Кавунка (6 чел.)».
«2.22.01.6.17. Командирам отделений тт. Маничу, Кавунку (старший — Манич). Спуститься по людскому стволу на горизонт 1030. Следовать по «Южному» квершлагу на участок «Гарный». Разведать «Восточную» лаву и ее откаточный штрек. Оказать помощь застигнутым в них людям.
Отложив путевку с пометками Манича, Репьев продолжал:
«3.22.01.6.20. На шахту прибыли командир отряда т. Тригунов, помощник командира отряда по медицинской службе т. Комлев, отделения тт. Сыченко (6 чел.), Капырина (6 чел.), возглавляемые командиром оперативного взвода т. Гришановым».
«4.22.01.6.21. Обстановка на аварийном участке и в шахте».
За какие-нибудь полторы минуты, потребовавшиеся на то, чтобы Гришанов заменил испорченный план другим, а Сыченко наложил повязку, Репьев записал все, что уже следовало записать, и подвинулся ближе к главному инженеру.
…Как-то на одной из аварий — пожар случился — командир отряда оставил Репьева при себе.
— Пименом будете. Помните, кем Пимен работал?
Репьев замялся.
— Ну, ну, — приободрил его Тригунов. — О пушкинском Пимене, летописце говорю. И вас я летописцем назначаю, будете вести журнал горноспасательных работ — оперативный. Важный документ. Весьма! Он — наша память, а помнить надо не мало… Находятся ловкачи, которые свою вину на других перепихнуть хотят. Вот, мол, если бы горноспасатели сделали то-то и то-то, так-то и так-то, гляди, ничего бы и не было. Тут он и кстати, оперативный журнал! Ну, а если зяву схватим… В общем, надо, чтобы в этой летописи нашей каждое слово на месте стояло и имело лишь одно значение, чтобы, как теперь говорить принято, было однозначным. Особенно надо быть внимательным при описании оперативной обстановки: она определяет тактические решения и вынуждает изменять или отвергать их…
Помня это, Репьев старался не пропустить ни одного слова Колыбенко. Как пригодился ему навык, выработанный за годы учебы в техникуме! Его конспекты считались лучшими на курсе. Однокашники ценили их выше самых признанных учебников.
Колыбенко то и дело умолкал, терял мысль, повторялся. Репьев стенографировал все подряд в черновой тетради, чтобы затем, высветлив суть и отжав словесную воду, внести информацию главного инженера в журнал.
— Под «Восточную» лаву в пять двадцать, — Колыбенко придвинул к себе листок, — да, в пять двадцать была направлена партия порожняка. На откаточном заработал сигнал. Аварийный. Метана было больше трех, — склонился над листком, — три с половиной процента, пыли — дышать нечем. Машинист оказался осторожным. Мотор и свет выключать не стал — опасался искры и взрыва. Добежал до первого телефона, позвонил диспетчеру. Думаю, — заторопился Колыбенко, — произошел выброс угля и газа, его очаг — в «Восточной» лаве…