Внезапный выброс

— Захвати самоспасатель. За мной!

На ходу снял с рамы свой самоспасатель, перекинул его через плечо и побежал, забыв на штабельке бетонных затяжек куртку, в кармане которой лежал газоопределитель. Бежал, думая о Комарникове.

Кособокин попал к нему сразу после горнопромышленного училища. Пять лет тот натаскивал его, неопытного паренька. Сделал из него мастера проходки. Выдвинул в бригадиры. Стал соревноваться с ним. А когда ученик впервые одержал верх — радовался больше, чем сам победитель. Егор Филиппович стал для Кособокина самым близким, самым дорогим другом. И вот он угодил под выброс. Эта весть потрясла Михея.

…«Мареевский» был ближе к «Гарному», чем другие участки. Потому-то диспетчер и распорядился послать на него членов шахтной горноспасательной команды не с какого-нибудь другого, а именно с «Мареевского» участка. Завернув на откаточный «Гарного», Кособокин, сдерживаемый какой-то подсознательной силой, вдруг остановился. Привычно шоркнул рукой по боку — кармана нет: куртка осталась на штабельке затяжек. С надеждой посмотрел на Зимина, хотя и знал, что газоопределителя у того тоже нет: замер газа — обязанность бригадира, и прибор выдается лишь ему.

Кособокин помнил, как опасно заходить в выработку после выброса, не установив состава ее атмосферы. «Надо ж забыть…» — выругался он и с размаху ахнул себя костистым кулаком по лбу. «Дурак, балда, разве ты не знал, что в десяти метрах от телефона стоят контейнеры с респираторами? Может, вернуться? Или послать Зимина? Он резвый, за полчаса смотается. И газоопределитель прихватит. Да, но пройдет целых полчаса! Включимся в самоспасатели и пойдем. Правда, срок их действия пятьдесят — пятьдесят пять минут… Если придется оказывать помощь, может не хватить. А зачем включаться сейчас? Заметим: воздуху недостает — тогда и включимся».

— Укороти ремень, передвинь самоспасатель на грудь, — скомандовал Зимину. — Станет тяжело дышать — включайся. Только сразу. Ну, айда.

На разминовке ремонтировали путь и разгребли балласт по сторонам. Идти по шпалам Зимину и Кособокину было неудобно, они то и дело оступались. Перебрались на обочину. Приблизились к бугорку из щебня и породы. Его вершина достигала половины высоты штрека. Наклоняясь вперед, Кособокин начал взбираться на него. Сделал шаг, другой, третий, посунулся в бок — и рухнул.

Очнулся. С трудом приподнял чугунную голову. Осмотрелся. Увидел напарника. Тот лежал вниз лицом шагах в трех от него. Спина Зимина судорожно вздрагивала. Кособокин бросился к нему и тут же словно бы провалился в бездну. Придя в себя, долго не мог сообразить — где находится и как сюда попал? Напряг память и отчетливо вспомнил: прежде чем начал падать, вдохнул слегка холодящего, как наркоз, воздуха, и тяжелый хмель закружил голову… Перед Кособокиным с неотразимой ясностью предстало все, что произошло с ним. Метан как газ, который почти в два раза легче воздуха, держался в верхней части штрека, под кровлей. Поднимаясь по откосу бугорка, Михей хлебнул газку, скатился вниз, где кислорода больше, а когда пришел в сознание — все повторилось снова.

Вспомнив о Зимине, Кособокин рывком встал на четвереньки. И если бы удалось подняться в полный рост, он и в третий, возможно, в последний раз, захлебнулся бы метаном. Спасла случайность. Пытаясь вскочить на ноги, он оперся о корпус висевшего на шее самоспасателя. Рука привычно нащупала и рванула кольцо. Пружина отбросила крышку, выпихнула из корпуса мундштук. Поймав его зубами, Кособокин сдавил нос зажимом, жадно втянул в себя чистый, сухой кислород. Голова прояснилась. Звон в ушах стих. Тело постепенно налилось прежней силой. Появилась уверенность в движениях. И он подполз к напарнику. Положил его на спину. Включил в самоспасатель. Вскоре Зимин открыл глаза, начал ворочаться. Кособокин лежа — о том, чтобы подняться хотя бы на колени, он теперь и думать боялся — закрепил на нем самоспасатель и стал прикидывать: «Ждать горноспасателей или, как только напарник силы в себе почувствует, начать помаленьку выбираться? До свежей струи — не больше сотни метров».

— Назар, может, поползем потихоньку? — спросил на выдохе.

— Погодь, Антипыч, — еле слышно ответил Зимин.

— Ну, ну, оклемывайся, — поспешно согласился Кособокин, признавая свою вину: его горячность и опрометчивость чуть не погубила их обоих.

Потянуло свежачком. Метан по-над кровлей уходил на квершлаг, а низом к ним устремился свежий воздух. Кособокин закричал от радости:

— Мы еще поживем, Назарка! — И притих. «Прости, Филиппыч, — мысленно повинился перед бывшим своим наставником, — не сумел помочь тебе и твоим товарищам. Голову потерял. Назарку Зимина чуть на тот свет не отправил и сам едва дуба не врезал».

Почудилось Кособокину, что слышит он голос Комарникова. Большая толща пород и угля разделяла их, а все же слова его различить можно было. «Опростоволосился ты, Михей, — укорял Егор Филиппович, — дюже опростоволосился. Не помощник ты нам. Думай, как Назарку спасти да Архимеда сиротой не оставить».

Глава VII. РАЗВЕДКА

Выстроившись у автобусов, респираторщики отделений Манича и Кавунка нетерпеливо ожидали своих командиров. Оснащение — в каждом отделении имелось: оживляющий аппарат, медицинская сумка, носилки, комплект высокочастотной радиосвязи, километр тонкого провода для нее на вращающейся катушке, брезентовая перемычка-«парус», связка горного инструмента, запасной респиратор, светильник с красной лампочкой — лежало на притоптанном снегу около тех, за кем оно было закреплено. Респираторщики, как и положено дежурной смене, подготовились для разведки и оказания помощи пострадавшим. Манич, получив задание следовать с двумя отделениями по одному маршруту, решил, что второй комплект связи не потребуется, а «паруса» хватит одного. На бегу он крикнул Кавунку:

— Вместо связи — еще одни носилки, второй запасной респиратор.

Своему отделению скомандовал:

— «Парус» — на место, взять самоспасатели!

Подхватил стоявший у ног правофлангового дюралевый командирский чемоданчик:

— За мной!

Людской ствол работал беспрерывно. Вырываясь из километровой глубины, клеть выталкивала клубящееся седое облако и замирала у приемной площадки. Из нее вываливались шахтеры и с несвойственной им торопливостью скрывались в галерее, ведущей в быткомбинат. Они знали: о выбросе уже известно всему руднику, и потому спешили успокоить жен, матерей, друзей. Наскоро смыв под горячим душем вязкую, как вакса, подземную грязь, въевшуюся в поры угольную пыль, забыв о еде и усталости, снова собирались в нарядных своих участков и служб — ждали вестей с «Гарного».

Выдача на-гора ночной смены была в разгаре, но стволовой, увидев горноспасателей, задержал отправку клети, предупредительно распахнул дверцы. Манич вошел в клеть последним:

— Горизонт 1030.

Подземный трамвай-электровоз и три вагончика ожидали их на разминовке. Манич прибавил шагу. Дорогу заступил испачканный машинным маслом человечек.

— Диверсия! — орал он. — Этот стрючок, эта костяная яичница… Судить таких надо, а мы с ними нюнькаемся. Судить!..

Манич схватил орущего за борта расстегнутой куртки, встряхнул его, подтянул к себе:

— Говори толком, ну!..

Человечек сразу пришел в себя. Назвался мастером движения. Но когда сказал, что в километре от околоствольного двора забурилась партия груза и проехать на «Гарный» никакой возможности нет, снова приподнялся на носки, замахал руками и перешел на крик.

— Вот что, мастер, — еще раз, для верности, встряхнул его Манич, — если путь быстро освободится — гони трамвай вдогонку. Лады?

Тот ошалело качнул головой: «Лады».

Состав сошел у заезда на пласт «Антоньевский», почти в двух с половиной километрах от «Гарного». Электровоз развернуло, поставило поперек пути, три вагонетки опрокинулись, и высыпавшийся уголь перекрыл водосточную канавку. Квершлаг подтопило. Вокруг перевернувшихся вагонеток метался начальник внутришахтного транспорта.