Воронцов. Перезагрузка. Книга 2

— Держи его, держи! — заголосили они, но этот проказник уже мчался к картошке.

Тут в дело вступил Серко, наш деревенский пёс. До этого он с интересом наблюдал за всеобщей суматохой, но тут решил, что это игра специально для него. С громким лаем он бросился за поросёнком, в два прыжка нагнал его и, схватив за ухо, остановил.

— Ай да Серко! — восхитился я. — Вот кто нам поможет!

Пёс, довольный похвалой, отпустил визжащего пленника, которого тут же подхватил подоспевший Степан.

Второй — тот самый, что свалил с ног Марфу видимо, решил, что набегался вдоволь, и теперь просто стоял посреди двора, как будто размышляя, куда бы ещё податься. Мы окружили его со всех сторон, медленно сужая круг.

— Тихо, тихо, — шептал Прохор, — не спугните…

Но тут Петькин Васька не выдержал и с боевым кличем бросился на поросёнка. Тот от неожиданности метнулся в сторону… и угодил прямо в руки Ильи, который от радости аж присел.

— Попался, разбойник! — торжествующе воскликнул он, крепко держа его в руках.

Общими усилиями, все в пыли, запыхавшиеся, но довольные, мы загнали их обратно в починенный загон.

— Ну, Прохор, — сказал я, пытаясь отдышаться, — теперь-то загородку покрепче сделай. А то в следующий раз они не в поле убегут, а прямиком в лес.

— Не извольте беспокоиться, Егор Андреевич, — закивал тот. — Теперь эта загородка и медведя выдержит!

Вся деревня ещё долго обсуждала это происшествие, со смехом вспоминая, как упала Марфа, как Степан ловил поросёнка корзиной, как малыши носились за поросятами, падая и тут же вскакивая. В общем, цирк был ещё тот.

Отсмеявшись и отдышавшись, мы с Петром и Ильей, которые уже переживали как там идут дела на дому пошли проверить, но там слава богу, вовсю кипела работа — служивые укладывали бревна как надо, справлялись отлично. Я с удовольствием отметил, что они уже подняли сруб почти до крыши. Параллельно уже заложили брёвна и для дома Фомы.

Всё-таки возведение стен — это самое простое в стройке. Потом пойдёт дело посложнее: крыша, печь, полы, окна. Но глядя, как слаженно работают мужики, я был уверен — справимся.

В итоге деревня слегка уже расширилась, вырисовывались новые два дома, а ещё на краю стоял свеженький ангар. Я смотрел на всё это и радовался, что потихоньку, но поднимать деревню получается. Каждый новый дом, каждая постройка — как ещё один шаг к тому, чтобы наша Уваровка стала крепче, богаче, сильнее.

А сегодняшнее приключение с поросятами ещё долго будет вспоминаться зимними вечерами у печки — ведь такие моменты, полные смеха и общих усилий, и делают деревню настоящей деревней, а не просто скоплением домов.

С этими мыслями я направился домой, где меня, наверняка, ждал горячий ужин и моя Машка.

Увидев Митяя, я сказал ему, чтоб утром на зорьке сходил до реки, рыбы до обеда наловил, чтобы за день просолилась, а к вечеру коптить будем. Небо уже темнело, и мы сидели на завалинке, наслаждаясь прохладой после жаркого дня. Митяй кивнул.

— Сделаю, Егор Андреич, — он потер ладонью подбородок, — как солнце встанет, так и пойду.

Я хлопнул его по плечу и направился к дому, где уже ждала Машка, мелькая в окне своим белым передником.

Митяй слово сдержал — до обеда принес рыбу, еле дотащил две корзины, полные до краев. Серебристые бока подлещиков и плотвы поблескивали на солнце, привлекая внимание всех, кто проходил мимо. Митяй, аж вспотел и тяжело дышал, когда притащил рыбу к моему дому.

Мужики, собравшиеся во дворе, опять начали его подтрунивать, ухмыляясь в усы и перемигиваясь между собой.

— Заставь дурака Богу молиться, он и лоб разобьет, — хохотнул Степан. — Куда ж ты столько много-то?

Митяй только плечами пожал, утирая пот с лица рукавом рубахи.

— Так рыба шла хорошо сегодня, — он виновато улыбнулся, глядя на меня, — клевало так, что едва успевал вытаскивать. Думал, чем больше, тем лучше.

Я осмотрел улов, прикидывая, что можно сделать с такой горой рыбы. Подумал, что часть можно засолить впрок, часть закоптить, как и планировали.

— Добро, Митяй, — я кивнул, — хороший улов. Справимся как-нибудь.

Вспомнил тут про картошку, которую привез в прошлый раз Фома. Большую часть досадили, но мешок оставили той, что крупнее — на еду. Мысль, мелькнувшая в голове, заставила меня улыбнуться. Соскучился я по жареной картошечке, да все руки не доходили. В итоге решил к рыбке сделать новое блюдо — жареную картошку.

Я попросил Прасковью, показать, что есть из посуды для готовки. Она повела меня в закрома бывшего старосты, перебирая разную утварь, гремя крышками и чугунками.

— Вот, Егор Андреич, глядите, — она вытащила откуда-то из-под груды тряпья неглубокий чан из чугуна, — может, это сгодится?

Я повертел находку в руках, прикидывая, что в качестве сковородки сойдет — бока высокие, дно ровное, правда, чуток ржавчины по краям, но это не беда, отчистим.

— То, что надо, Прасковья! — я улыбнулся ей. — Еще бы песочком его оттереть до блеска.

— Это мы мигом, — она подозвала дочку, шепнула ей что-то на ухо, и та убежала, сверкая босыми пятками.

Тем временем мужики занялись рыбой — кто чистил, кто потрошил, кто солил. Работа кипела, шутки летали, как мухи в жаркий день. Рыбу решили не только коптить, но и часть засолить, а часть запечь на углях — благо, улова хватало на все задумки.

Я позвал Машку, которая хлопотала в доме, замешивая тесто.

— Машенька, — я обнял её за плечи, — картошку нужно будет почистить, и много, чтобы на всех хватило.

Машка только кивнула. Мигом организовала баб в помощь.

Я показал ей, как порезать картошку — тонкими ломтиками, не слишком мелко, но и не крупно.

— Вот так, солнце, — я водил ножом, демонстрируя, — чтоб все кусочки примерно одинаковые были, тогда ровно прожарятся.

Машка быстро приноровилась, и вскоре перед нами выросла горка нарезанной картошки, белой и сочной, только что вымытой в колодезной воде.

Когда всё было готово, и рыба уже была поставлена в коптильню — я занялся картошкой.