Восход жёлтого полумесяца

— Хе-хе, — Куныз нисколько не смущён прозрачной колкостью. — Ничего не смогли на меня повесить, — смакуя, повторяет он таким тоном, будто освобождение — целиком и полностью его заслуга, причём результат этот неизбежен, а справедливость восторжествовала. — Поэтому-то и отпустили. Нет у вас методов против Фожина Куныза! — победоносно и с выражением наглой безнаказанности провозглашает самовлюблённый прыгун.

Некоторое время Фожин Куныз посмеивается и даже артистично хватается за живот, но смех его натянут, по всему видно, что он демонстративен. Дешёвый трюк, жалкое подобие пантомимы, изображающей искушённого охотника над поверженной добычей.

— А вам, инспектор, — продолжает он, — советую в следующий раз играть в открытую, — надменно поучает Фожин Куныз. — Нехорошо это — так работать!.. Хе-хе, да… Вот так вот… Но если уж вздумали темнить, — Куныз поднимает вверх указательный палец, готовясь преподать мудрость, — то делайте это изящнее и изобретательнее.

Куныз вновь смеётся, мелко дёргая головой, словно выклёвывает крючковатым носом воображаемые зёрна истины.

— О чём это ты? — неприязненно спросил инспектор.

— Да всё о том же, — многозначительно отвечает Куныз, хитро улыбается и по-свойски подмигивает.

— Не понимаю, — пожимает губами инспектор и смотрит на Ямтлэи.

А тот, кажется, знает больше и в смущении отводит взгляд в сторону.

По всем признакам, разговор исчерпан, на этом можно было бы его закончить, но любопытный Куныз не унимается. Быть может, смысл его жизни заключается в том, чтобы везде совать свой крючковатый нос, и он продолжает.

— Кстати, к Гомбе ходили? — спрашивает он.

Инспектор кивает.

— И как он вам? — ожидая нелестной оценки, Куныз неприятно скалится. — Как всегда, юлит? Ничего не добьёшься?

— Вроде того, — из последних сил отвечает инспектор, который за эти несколько минут порядочно подустал. В желании поскорее избавиться от приставучего прыгуна, говорит инспектор нехотя и односложно.

— Ага, — вполне удовлетворившись ответом, с чувством собственной правоты произносит Куныз, и выглядит этот форменным кривлянием, — а я вам об этом и говорил. Мерзкий типчик — этот ваш Гомба, себе на уме.

— Весь в тебя, — уныло отпускает дежурную шутку Ямтлэи. — Он такой же наш, как и твой.

— Не надо! — добродушно, как на дружескую подколку, отвечает Куныз, вновь улыбается и поднимает указательный палец. — Я — не такой!

— Да поняли уже, — замученным тоном говорит инспектор. — У тебя всё?

Тот расплывается в ещё более широкой улыбке и разводит руками в знак того, что наконец закончил и не держит напарников, мол, всё — так всё.

Инспектор разворачивается и идёт к входу в участок, Ямтлэи следует за ним.

Между двумя ослепительными, неестественно белыми колоннами их настигает окрик:

— Инспектор!

Напарники оборачиваются.

Куныз в два шага догоняет их, но останавливается, не доходя до верха лестницы, на несколько ступеней ниже. Нарочито громким голосом он спрашивает:

— Инспектор, так что там с чехольчиками? Брать будете? — и весело ухмыляется. — Какие предпочитаете — серые или с блестяшками?

Ничего не ответив, напарники разворачиваются и проходят внутрь участка.

26. Дополнение к коллекции

Оикюрь Орачэме молчит, и инспектор находит такое поведение свойственным ей. Ведёт себя как обычно: не понятно, что вообще она хочет. Лишь слушает инспектора, его отчёт о ходе расследования и молчит, выглядит при этом отчуждённо и равнодушно.

Отчёт, следует признать, не весёлый, а больше даже пустой: результатов почти никаких, отчёт — чистая формальность. Но инспектор вынужден говорить, хоть что-то рассказать о проведённых мероприятиях, иначе ситуация будет совсем несуразной.

— Те, кого опросили сегодня утром, ничего существенного сообщить не смогли, — говорит инспектор, а Оикюрь Орачэме буквально заглядывает ему в рот, боясь пропустить хоть одно слово. — Но будем работать в этом направлении, — обещает он.

Инспектора её манера слушать не то чтобы раздражает или выводит из себя, но и нравиться не может. Не очень-то приятно, когда за тобой так пристально наблюдают, но не выговаривать же ей.

И Ямтлэи тоже молчит, нисколько не помогая инспектору, безучастно глядит в окно, в сторону Окталатий. Скучает, и инспектор отчего-то пытается припомнить, говорил ли напарник Оикюрь хоть что-то за всё время их общения.

Вероятно, не говорил. Но и странного в этом тоже ничего нет: Ямтлэи всегда был особо осторожным с женщинами.

— Понятно, — ответила Оикюрь и смиренно потупила взор. — Будем надеяться…

— Да, — говорит инспектор, едва не добавляя то, что другого им не остаётся, в том смысле, что каких-либо иных ожиданий у них нет.

А Ямтлэи достаёт из завалов на столе свой неизменно жёлтый, маленький мячик и принимается перекидывать его из руки в руку. Несчастная Оикюрь Орачэме вынужденно наблюдает за жонглированием Ямтлэи, и инспектору такая картина кажется неуместной.

Не мог что ли потерпеть? — думает инспектор, внутренне упрекая напарника в отсутствии чувства такта, но тот, разумеется, об этом не знает. Не замечая реакции окружающих и совершенно не смущаясь, продолжает свои занятия с мячиком.

— Вы знаете, инспектор, — говорит Оикюрь Орачэме, а сама не может оторвать взгляда от мечущейся из стороны в сторону игрушки, — а я ведь пришла к вам немного по другому поводу.

— Вот как? — удивляется инспектор, а Ямтлэи даже пропускает очередной бросок.

Возможно, конечно, это совпадение, но мячик выскальзывает у него из рук и прыгает по столу. Как всегда, Ямтлэи безучастен к его судьбе, и мячик в конечном итоге скатывается куда-то под стол.

— То есть, не совсем по другому… — говорит Оикюрь и, лишившись объекта наблюдений, обращает взор к инспектору. — То есть, на самом деле, вполне по этому, просто… — вероятно, запутавшись в своих мыслях, Оикюрь решает не продолжать, а лезет в сумочку и что-то там ищет.

Напарники обмениваются многозначительными взглядами. Ямтлэи встаёт, обходит свой стол, но инспектор, уловив его намерения вернуть мячик, жестом показывает, что сейчас не время.

— В общем — вот… — Оикюрь протягивает инспектору небольшой, вполне помещающийся в её ладони предмет.

Инспектор с некоторой опаской принимает его. Это что-то довольно тяжёлое и, как кажется инспектору, мягкое, завёрнутое в чистую белую салфетку.

— Это принесли сегодня утром, — пояснила Оикюрь Орачэме. — Как вы думаете, что это может быть?