Восхождение на пустующий трон
Шрифт:
Эдвард достал свои слегка уже потертые часы и вновь устремил взгляд на циферблат. Без двадцати девять. Юноша кивнул головой Тичу в ответ на его взгляд, а тот отдал приказ о начале движения, и остальные судна подловили этот импульс и понемногу начали набирать скорость направляя свои паруса по крепчающему ветру, что скоро разразится ураганом. На каждом корабле, внутри каждого члена экипажа и тем более внутри самих капитанов царило беспокойное предвкушения скорого сражения, когда сознание понимает, а руки не могут даже сдвинуться с места, когда жизнь вот-вот покинет тебя, а ноги не в состоянии отойти от напасти, что скоро пронзит человека. Проматывали они раз за разом в голове тот самый план, что не скроем от читателя был составлен слишком сумбурно и без должной подготовки.
Но спросите вы, а точно ли можно было бы придумать
И наш герой осознавал всю неточность своего плана, на который подписал дорогих для себя людей, но им, людям, что вот-вот потеряют надежду, и не важно было великолепие плана, на который они подписываются. Важна была лишь надежда, что дарили слова молодого, но повидавшего много, человека. Ведь, как не ему, капитану «Пандоры[3]», вселять надежду людям, обрушивая на головы противника катастрофы, среди которых сам является самым опасным бедствием, что создало само время, что создали люди, вечно понукая его в детстве и воспитывая его на этих материальных благах, отсутствие которых называя чуть ли не самым большим грехом.
Одарил молодой человек своих товарищей по промыслу взглядом задумчивым: чуть пробежался по серой рубахе Чарльза, не обращая внимания на вычурные ножны, что он недавно себе прикупил, осмотрел Голиафа, что стоял так незыблемо, так непоколебимо, будто бы идет защищать свою родину Ханаан[4], попался на глаза и Габриэль, что в последнее время демонстрирует исключительную верность своему капитану, оставляя немного горечи, и Морис — юноша, что не смеет трястись, не смеет лишко дышать, не смеет даже подумать о крахе кампании своего учителя. У нашего юноши, Эдварда Джонсона, два великих таланта, два столпа, что обеспечат ему победу в любом начинании — талант адаптации к округе и талант к сбору способных и решительных людей вокруг себя, что неизвестным путем проникаются верностью и дружбою к Эдварду, к человеку грубому, к человеку неимоверно жестокому и самоуверенному.
— Они все надеются на мой план. На мои слова. — пронеслось у него в голове, чуть охватывая холодом кончики пальцев. — Как только мои слова наполняются верой людей, больше я не смею сомневаться в них… Но что делать если я и сам до конца не уверен? — Эдвард посмотрел на мостик освещенным оранжевым светом солнца. — Не подавать виду и соответствовать своим же словам. Не думалось мне, что так тяжело быть человеком слова, человеком, чьи слова хоть чего-то стоят…
Меньше двух часов ушло у «Черного черепа» на достижения Серранильи, острова, что когда-то укрывал самый страшный фрегат во всем море. Он только-только показался на горизонте, как и «Золотая мантикора» с «Бордовыми парусами». Одиннадцать часов, слишком светло еще было для этого времени, но легкий сумрак уже стал захватывать небосвод. В окнах форта пылали слабые огоньки, на башнях вели свой дозоры часовые, но скорее всего они лишь доигрывали очередную партийку в карты, гогоча над собою и тыча пальцами в очередного проигравшего, что обязан завтра будет вновь заступить в дозор. И обрушиться скоро воздаяние за деяния, в которых они не повинны. Люди, что жили достойно, служили своей родине, защищая ее интересы, вскоре погибнут по прихоти Его Пиратского Величества, принца этих вод, что одарит врагов своих яростью и болью.
Сколько бы ни прошло лет, сколько бы крови не было пролито на землях наших, но люд никогда не измениться. Слабые от ума винят в этом Господа, самовлюбленные мерзавцы винят в этом соседа, дикие от силы повинят дикий мир с животными его во главе, но лишь человек, что способен раскрыть себя и посмотреть на других без линз чувственных, узрит причину в величественном обсидиане[5], что так старательно натирали предыдущие поколения[6].
Эдвард осмотрелся вокруг, фокусируя свой взгляд на силуэтах своих капитанов, и решился догнать Тича, чтобы поведать ему мысли свои. Через мгновение так и случилось. Мостик «Пандоры» и мостик «Мести Королевы Анны» сровнялись, заставляя юношу все также смотреть на своего товарища, снизу-вверх.
— Тич, сейчас я отдам приказ о нападении!
Ты врываешься вперед, остальные на позициях! Стреляй сначала по верхушкам башен, дабы избавить нашего противника от возможности сопротивляться! А потом пали по стенам форта!— Понял! Готов начинать! — отозвался легендарный пират, уже отдав приказ на подготовку мортир.
— Увидим же, как сильно и насколько быстро мы сможем разрушить этот замок. — капитан глубоко вздохнул взглянул на четверых матросов, что стояли у фальконетов и мортир на самом носу «Пандоры». — Все паруса! Фальконеты, огонь в воздух! Мортиры огонь по башням! — и отдал приказ юноша, заставляя громыхать свои орудия.
Знак подан, корабли «Золотой мантикоры», «Бордовых парусов» и «Черного черепа» начали рассредоточивать по всему периметру. Последовал залп из пушек Тича, затем еще и еще, но уже с разных сторон громыхали пушки. Верхушки башен, на которых стояли часовые, уже поражены и понемногу стали рассыпаться. И началась паника внутри форта. Нагрянули пираты всем скопом своим, наплыли морские хищники на ни в чем не повинных испанцев, что лишь посмели так сильно якшаться с самым ненавистным человеком среди всех подонков, разбойников и чудовищ. Подписали пять сотен человек себе смертный приговор.
Команда «Пандоры» в полном составе находились на палубе и ждала, когда же их капитан отдаст приказ об атаке, ведь кроме того залпа из фальконетов и мортир, ни разу не был поднесен фитиль горящий к сухому чернющему пороху, еще ни разу не отбросило ударной волной храбрых матросов. Квартирмейстер, как и должен был, уже начал замечать нарастающее недовольство команды и обратился к своему капитану.
— Почему мы-то ждем? Чего выжидаем?!
Одарил наш юноша лишь молчанием своим заместителя, что так старался выяснить причину замешательства. Но великий корабль все плыл на форт, не сбавляя темпа, и готовился наш молодой человек к свершению. Чуть завалил траекторию, да настолько сильно, что шла Пандора по касательной к одному помосту.
— Почему мы даже скорость не сбавляем?! Эдвард?! — и схватили цепкие загорелые руки Эдварда, сжимая его плечи девятью пальцами. — Между нами и фортом полкилометра и мы все приближаемся!
— Чарльз, — спокойным голосом начал капитан. — мне нужно не допустить кое-чего и поэтому я оставляю тебе управление «Пандоры». Хватай! — прокричал он и побежал к фальшборту.
Летела «Пандора» на широченный помост, к которому точно, как пить дать, швартовалась «Сверкающая Коса». Чарльз схватил штурвал, пернатый отпустил хозяйское плечо, перелетел на релинг и остался там, осматривая великое представление перед собой. А молодой капитан разогнался, вскочил на фальшборт и прыгнул в сторону помоста. Благодаря инерции он долетел до него, сделал перекат, заставляя скрипеть деревянные доски под собой, вскочил на ноги и ринулся к воротам. Летают ядра с убийственной скоростью над его головой, и сотрясают они здание незыблемое, дай пару минут и не останется ничего на этом острове, будут захоронены грехи людские вместе с их желаниями, верой, любовью и надеждой.
Не встретились грозные испанские гвардейцы капитану, но вот чугун его коллег, уж слишком сильно мешал ему на этом открытом пространстве. Одно из ядер угодило в землю в пяти метрах от него. Немного земли хлынуло в сторону Джонсона, в тот самый момент, когда он разворачивался и переносил импульс своей энергии на другую ногу. Еще и еще ядра пролетали над ним и врезались землю рядом с ним. Мгновение, и рухнули перед юношей деревянные массивные ворота, что когда-то были поставлены в надежде защититься от набегов вот таких вот гнусных и противных людей.
Эдвард пробежал по ним и забежал на первый ярус форта, в котором воцарилась величайшая суматоха. Испанцы столпились у дверей арсенала и выхватывали пистолеты друг у друга, вырывали из рук товарищей своих клинки и что-то кричали друг другу. Стрелки начали занимать свои места у окон, что еще оставались целы в этом Аду. Еще залп, и дальняя стена форта начала обваливаться во внутрь, дым от пушек и выстрелов захватил форт, ухудшая видимость в округе. Множество криков между глухими залпами, множество бранных слов на чей-то род брошенных. На земле уже лежали первые убитые: запачканные в земле и в крови мундиры красно-яркие, невесть откуда взявшиеся штаны свободные, пиратские, потерянные в пылу сражений шпаги и множество капель крови от оторванных конечностей и разодранных тел.