Вожатый из будущего

Парни, очевидно, побаивались отцовского гнева, поэтому мигом оставили мяч у палатки и махнули нам рукой.

— Пойдемте, проводим! Там она где-то.

Долго идти нам с ребятами не пришлось. Недалеко, на маленькой полянке, где компания суровых бородатых мужчин колола дрова, мы и нашли тетю Клаву. Точнее, тогда она еще была совсем не тетей. Или не совсем тетей. Была она всего лет на пять меня постарше. Глядя на эту длинноволосую худенькую девушку в фуфайке и широких штанах, подпоясанных ремнем, которая лихо управлялась с топором, я едва мог поверить, что всего через каких то двадцать пять-тридцать лет она превратится в суровую полную даму с копной фиолетовых волос на голове, щедро политых лаком…

— Вон она! — махнул нам рукой один из пацанов, указав на Клаву, и окликнул брата: — Антох, пойдем за хворостом, а то мама ругаться будет.

— Ладно, пойдем! — звонким голосом ответил второй, помладше, и они умчались.

— Привет! — окликнул Клаву отец. Она обернулась, удивленно подняла глаза, потом воткнула топор в пенек и, уперев руки в боки, подошла к нам:

— Здорово, Миха! А ты-то че сюда приперся? Ты же на гитаре не играешь?

— Ну не то что бы совсем не играю, — нашелся отец, — пару аккордов-то знаю точно. «Зеленую карету» сыграть смогу. Кстати, а почему тебя так зовут?

— А, — рассмеялась Клава, беззаботно откидывая челку со лба, — я на этой песне просто играть на гитаре училась… Ребята ее раз двести в моем исполнении слышали, вот и прозвали так… Да я не в обиде, классно же!

— Это та, где «шесть коней разгоряченных?» — внезапно вступил я в разговор.

В моей голове вдруг шевельнулись детские воспоминания. Я, укутанный по самый подбородок в теплое пуховое одеяло, лежу в кровати, а бабушка хлопочет у моей кровати, наливает чай с малиной и поет песню про зеленую карету…

Вообще в детстве для меня не было большей радости, чем старая добрая ОРВИ, сопровождающаяся кашлем, насморком и официальным недельным прогулом школы. На второй, максимум на третий день я себя чувствовал уже лучше и целыми днями валялся в кровати, смотря подряд все серии «Гарри Поттера» и поедая мандарины.

— Ну да, а какая же еще? Кстати, а кто это с тобой? — удивилась моему внезапному вступлению в беседу Клава. Взгляд у нее был приметливый и очень цепкий. От такой ничего не скроется. Даже не знаю, может быть, поэтому Клава потом и пошла работать в паспортный стол?

— Матвей, мой приятель, — представил меня отец. Я мысленно поблагодарил его за реплику. Сам-то я чуть было не представился Клаве своим настоящим именем. Так, глядишь, и спалиться недалеко. Хоть я и бывалый «попаданец», а нет-нет, да и хочется назваться Алексеем…

— Клава, — протянула мне руку соседка. Рука у нее была, хоть и маленькая, но жесткая, натруженная. Видать, уже давно она тусуется с бардами… Сам-то я к топору даже подступиться боялся, не ровен час, количество конечностей уже никогда не будет прежним.

— Ему поговорить с тобой надо, — аккуратно начал отец издалека. Я заметил, что он на всякий случай еще раз кинул взгляд на Клаву, будто удостоверяясь, что топор она положила. — Кажется, мы помочь можем твоему Коле.

— Опять? Твою ж нафиг, — выругалась Клава, мигом теряя всю приветливость. Я насторожился.

Глава 15

— Мы всего лишь хотим тебе помочь, — осторожно вступил я в разговор.

— Помочь? — ощерилась Клава, закатывая рукава и упирая руки в боки. — Ха! Да с чего вдруг вам мне помогать? Знаю я таких «помощников». К нам любопытные и так уже дорожку домой протоптали, скоро по следам находить будут. Отцу с матерью все нервы измотали. Из дома не выйти — все пальцем тычут: сын-уголовник, не по той дорожке пошел, родителям позор… В магазинах перешептываются, на остановках переглядываются. Даром что Москва! Ощущение, будто в деревне, где все все про всех знают! Я из училища даже из-за этого ушла, потому что проходу не давали. На парах перешептывались, в столовой пальцем тыкали. Невозможно было поднос до стола донести. Препод на сессии даже мог спросить: «А, это вы та самая Фокина, ну, у которой…». Вот теперь и мечусь по жизни — то туда, то сюда… Думаю: начну на мотоцикле кататься, авось все мысли дурные из головы уйдут. Потом с хиппи связалась, теперь вот про изгиб гитары желтой пою. Что угодно, лишь бы переключиться и от расспросов спрятаться… А вы и тут достали! Не поленились, надо же! Из самой Москвы на электричке приехали послушать, как пацан на шконке чалится и баланду ест! Вот заняться-то нечем двум здоровым мужикам! Пришли в лагере растрепать всем про Кольку, чтобы мне и тут проходу не давали? Фигушки, не дам! Убирайтесь-ка лучше подобру-поздорову! А не уйдете — мужиков позову, они вам быстро накостыляют, даром что вы парни здоровые!

Глаза несчастной девушки наполнились слезами. Я испугался: кажется, еще немного — и у нее начнется истерика. Неизвестно, что еще можно ожидать от этой Клавы. Юная девушка с нахмуренными бровями насупленным взглядом выглядела даже более пугающе, чем суровная работница паспортного стола, в которую она превратится спустя долгие годы. Прекрасное юное свежее личико Клавы было просто перекошено от гнева, нижняя губа затряслась, руки сжались в кулаки. Мне стало ее очень жаль. Сестренка просто очень переживала за своего любимого младшего брата. Такой же безумный взгляд был у моего приятеля Вальки, когда тот понял, что его любимая девушка Тома лежит в Институте Скорой Помощи имени Склифосовского с тяжелыми ранениями, и неизвестно, доживет ли она до утра.

— Нафига ты меня привел сюда? — шепнул я отцу на ухо. — Разбередили только девчонке старую рану. Ты же видишь, еще немного, и она на нас кинется, как Колькин папа на соседа когда-то… Ты же мне сам рассказывал…

— Да погоди ты! — одернул меня тот.

Я на всякий случай отступил подальше от пня, на котором лежал брошенный топор, и потянул за собой отца. Кто его знает, что придет разъяренной сестрице в голову. Однако тот не сдвинулся с места. Я еще сильнее дернул его за рукав, но все было бесполезно. Точно глыба, он стоял и не двигался.

— Да послушай ты! — отец вырвал у меня руку, внезапно шагнул прямо к Клаве, схватил за плечи и сильно встряхнул. — Успокойся! Мы помочь тебе хотим! Помочь? Понимаешь? А сейчас нам нужно решить, что нам делать.

Как ни странно, спокойные, взвешенные слова помогли Клаве прийти в себя. Взгляд девушки вдруг приобрел осмысленность, она вся будто обмякла в руках отца. Тот взял ее под локоть, отвел к ближайшему бревну, скинул с себя куртку, постелил и усадил несчастную.

— Послушай, — снова сказал он. — Я сам еще не знаю, как, но мы попробуем тебе помочь. Я понимаю, что все это звучит странно, как ерунда какая-то, но я давно знаю этого человека — он указал на меня — и ручаюсь, что он не врет. Так ведь, Матвей?

— Так, — хрипло сказал я, наблюдая чуть поодаль за их диалогом.

Я всегда восхищался спокойной выдержкой отца и его умением сглаживать углы, не идти на конфликт. Он мог разрулить практически любую неприятную ситуацию. Так, например, он всего парой фраз успокоил соседку тетю Дашу, которой я в детстве случайно разбил окно мячом. Посыпались не только оконные стекла, но и пара статуэток, стоящих на подоконнике. Разъяренная тетя Даша, выбежавшая во двор с клюкой, загнала меня, восьмилетнего, на дерево, где я просидел час, пока меня не увидел возвращающийся с работы отец. Уж не знаю, что он ей там сказал, но уже буквально на следующий день тетя Даша вновь стала меня звать Лешенькой и угощать конфетами.

— Да плевать, в общем-то, — мирно сказала она, провожая отца после разговора. — Все равно ремонт собирались делать, стеклопакеты ставить. А статуэтки эти мне никогда и не нравились…

Вот и сейчас отцу каким-то чудом удалось привести в чувство девушку, находящуюся на грани истерического припадка.

— Ладно, — успокоившись, она вытерла лицо рукавом и присела на куртку, которую любезно расстелил на бревне для нее отец. — Хороший ты парень, Мишка. Завидую твоей Оле… Так чего надо-то?