Вожатый из будущего

— КСП?

— Конкурс самодеятельной песни же, — растолковывал мне отец. — У вас в институте такие не проводятся разве? Слушай, ты все такой же странный, как и тогда, пару лет назад, хоть и в армии уже успел отслужить… Ни разу не слышал, что ли?

— Забыл за два года в армии, — выкрутился я. — Придется теперь снова привыкать к студенческой жизни.

Про бардов я, конечно же, слышал, хоть и немного. Отец, правда, никогда особо музыкой не увлекался, ему больше нравились книги, шахматы и возня с радиоэлектроникой. А вот кое-то из его друзей-однокурсников в свое время гонял на фестивали, даже на самые крупные, вроде Грушинского под Самарой. С бардами одно время тусовался и третий наш с Валькой приятель — рыжий Ленька.

Я лично никогда не видел ничего интересного в палаточном отдыхе на природе. Нет, на денек конечно, можно съездить: подышать воздухом, посмотреть на красивый закат, половить рыбу, пособирать ягоды… Но жить так несколько дней? Нет уж, увольте! Умываться из железного рукомойника, привязанного к дереву, готовить на костре, мыть посуду песком и ходить в туалет под елку?

В лагере «Юность» у нас хотя бы все удобства имелись. Да и каша, приготовленная на костре, поначалу, конечно, вкусная, а через неделю, глядишь, уже и приестся. К тому же спать в спальном мешке, в тесноте, жутко неудобно. Я, зумер, с детства привыкший к комфортной жизни, люблю устроиться на двуспальной кровати, на ней просторно. Именно такая кровать ждет меня сейчас в моей хорошей квартире в новостройке, из которой молодой программист Алексей невесть куда исчез пару недель назад… Сейчас этой квартиры и в проекте-то нет…

— Вот, — оторвал меня от размышлений о комфортном спальном месте отец, — Клава эта — старшая сестра того самого Коли, который сейчас срок мотает в лагерях. Два брата у нее — Коля и Кирилл. Кирюха — молодец, в Суворовское поступил, уже окончил, уехал в Ленинград, в Можайку поступил, учится, офицером стать готовится. А Кольке не повезло. Пару лет назад его же посадили, да? Где-то осенью.

— Кажется, да, — напрягая память, нахмурился я. Я вспомнил Кирилла, точнее, дядю Кирилла — он был намного старше меня. — Дело летом случилось, потом судебный процесс над этим Колей… Да, скорее всего, он где-то осенью и пошел по этапу… или как там принято говорить?

— Не суть, — отмахнулся отец. — Важно другое. Помнишь, ты рассказывал мне, что для того, чтобы на своем симуляторе времени написать программу, которая позволит переписать ход истории, тебе нужно все узнать в подробностях? Ты даже товарища своего на место трагедии потащил, хоть он поначалу и сопротивлялся.

— Да, точно так, — кивнул я. — Желательно все знать, в деталях. Иначе просто не получится воспроизвести сценарий с достоверностью.

— Ну и вот, — подытожил отец. — А это значит, что нам — прямая дорога на этот самый КСП, то есть конкурс самодеятельной песни.

— А у родителей почему не спросил? — недоумевал я. — Это гораздо проще. Пошел бы к ним да спросил…

— С дуба упал, что ли? — укоризненно посмотрел на меня отец. — Не надо к ним вообще соваться. Ну представь, приходим мы такие и говорим: «Здрасте, а как ваш сын в тюрьму попал? Можно подробности?». Они вообще эту тему для себя закрыли. Мать, Кира Кузьминична, поседела вся за неделю, отец — так и вовсе к бутылке прикладываться начал, чуть с работы за пьянку не выгнали, правда, вовремя остановился, теперь в глубокой завязке. К нему как-то Аделаида Степановна, дворничиха наша, пристала с расспросами, не от большого ума, конечно. Мол, что да как, как так получилось, какой срок дали парню, ой, как жалко мальчика, а что с девочкой он сделал, где сидит, когда выйдет, как там кормят, в общем, в душу начала лезть. Так Колин отец чуть не побелел от злости, с кулаками на нее кинулся. Хорошо, я мимо проходил, повис на нем и оттащил, еле сил хватило, хоть я крепкий парень. — отец без всякой рисовки повел могучими плечами. Я сразу вспомнил, как он защитил нас с Ленькой от нападения «люберов» в парке Горького два года назад. — А так бы несдобровать нашей любопытной. Нехорошо, конечно, женщин бить, но в чем-то я его понимаю. В семье горе, а эта старая сплетница с расспросами лезет… О тактичности, конечно, она и не слышала…

— А чего мы тогда к Клаве идем?

— Ну сестра — это не отец все-таки, она, по меньшей мере, с кулаками не кинется… И ты знаешь, она какая-то у них особенная, вещь в себе, если можно так сказать. Все время на какой-то своей волне, ее мало что интересует, кроме того, что к ней имеет прямое отношение. Так что думаю, она, несмотря на все свои странности, в этой семье — единственная кто может с холодной головой обо всем этом говорить…

— Так может, подождали бы, пока этот фестиваль закончился? — предложил я, понимая, однако, что предложение — весьма запоздалое.

— Не наш случай, — отмахнулся отец. — Ждать у моря погоды смысла нет. У Клавы семь пятниц на неделе. Она сегодня на фестивале самодеятельной песни, завтра может на севера куда-нибудь на заработки сорваться или вообще снова в Ленинград «на собаках» поехать… Так что надо ковать железо, не отходя от кассы, то есть пока горячо, сечешь?

— О-кей, — согласился я. — Секу.

— Ну вот и славно! Понятливый ты, это хорошо. Кажется, пришли, — сказал отец и внимательно оглядел себя, а потом — и меня. — Елки-палки, всего метров двести от станции отошли, а ты уже клеща, кажется, поймал, хорошо, что не на кожу, — и он аккуратно стряхнул с моего плеча опасное насекомое. — Так, надо бы и мне себя осмотреть… Бр-р, не хотелось бы такой сюрприз домой привезти.

Вскоре мы дошли до небольшого красивого озера, на берегу которого раскинулся палаточный лагерь. То тут, то там сновали бородатые мужчины, которые ставили палатки, забивали колышки и рубили дрова. Женщины суетились возле полевой кухни. Была и несколько ребят школьного возраста — наверное, просто приехали за компанию с родителями. Они гоняли мяч недалеко от палаток.

— Рома! Антон! — раздался из палатки женский голос. — Хватит прохлаждаться. За хворостом идите, пока отец вам палатку ставит!

Из палатки высунулась приятная молодая женщина, которая качала у груди совсем крохотную малышку. Все ясно — это, наверное семья заядлых бардов, которые готовы ехать на любой слет, совершенно не беспокоясь из-за трудностей походного быта. Их дети, наверное, на гитаре играть учатся раньше, чем читать.

— Пойдем-ка у этой дамы спросим, — предложил мне отец. — Авось и знает что! Тут человек двести собралось, если не больше.

— Она, наверное, с другими женщинами вместе обед готовит, — предположил я.

— Клава? готовит? Да брось ты! — ухмыльнулся отец. — Она даже не знает, как консервная банка открывается. Клава отродясь не готовила, для них с Колькой и Кириллом все Кира Кузьминична делала. Да и не того склада характера Клава, ее к плите не загонишь. Готов поспорить, что она сейчас вместе с мужиками дрова колет или что-то типа того. А вечером будет озеро на спор переплывать. Здравствуйте! — обратился он к женщине.

— Привет! — весело ответила она. — Чего надо? Запасной палатки нет. А если есть хотите, то подождать придется. Обед через час, не раньше.

— Да нам не палатку, — вежливо сказал отец. — А за предложение отобедать спасибо, не откажемся. Вы Клаву Фокину знаете?

— Клаву? — дай подумать… Клава… Не слышала про такую. Хотя тут народу столько, поди всех упомни…

— Мам, это «Зеленая карета», наверное… — внезапно сказал подбежавший пацаненок, один из детей женщины.

— Карета? — изумленно переспросил отец.

— Да прозвище у нее такое, — ответила за сына мать. — А, теперь вспомнила. Наша певунья… В «Гнесинке», говорят, когда-то училась. Да где-то с парнями она, дрова рубит. Она женской работой не занимается у нас. Этакая пацанка. На полянке поищите. Рома! Антон! А ну быстро за хворостом, пока я отца не позвала! И ребят проводите! Чтобы каждый по большой охапке притащил!