Возвращение в Полдень

Следовательно, интуиция и здравый смысл – вот все, что нужно, чтобы разобраться в ситуации на месте, но оба этих ценных качества мало пригодны для того, чтобы проникнуть внутрь Базы.

По слабым взвихрениям воздушных потоков он знал, что по периметру Базы в художественном беспорядке размещались знакомые уже Всадники Апокалипсиса, с небольшими и на первый взгляд малозначащими конструктивными особенностями. Так, вместо четырех лап местная модификация была снабжена шестью, а у одного насчитывалось почему-то семь. Они были выше, массивнее, и тот, с семью лапами, ко всему обладал дополнительной головой.

Какое чувство из базового набора поставляло ему подобную информацию, Кратов не знал и не особо о том заботился: либо интеграция всех шести основных чувств в одно гиперчувство, либо спонтанно зародившийся аналог тектоновского «чувства мира», версия-лайт. Еще вернее было, что где-то в фоновом разделе сознания он выполнял расчеты невообразимой сложности, как самый высокопроизводительный когитр, извлекая из окружающего пространства параметры среды и преобразуя их в объемные визуальные представления.

В результате он видел то, что было невидимо, слышал то, что было беззвучно.

 ЭТО ЛОВУШКА
 КОНЕЧНО ЛОВУШКА
 ДОВОЛЬНО ПРИМИТИВНАЯ
 СТРОИЛАСЬ НА СКОРУЮ РУКУ
 ИЛИ ЧТО ТАМ У НИХ ВМЕСТО РУК
 БЕЗУСЛОВНО РУКИ
 И ДАЖЕ С ПАЛЬЦАМИ
 КТО ВИДЕЛ ПАЛЬЦЫ У МАСКЕРОВ
 ВИДЕЛИ И ДАЖЕ СОСЧИТАЛИ
 НЕ ПОМНЮ, СКОЛЬКО
 ОНИ ЗНАЛИ, ЧТО Я ПРИДУ
 ОТКУДА БЫ ИМ ОБ ЭТОМ ЗНАТЬ
 МОЖЕТ БЫТЬ, ОНИ УМНЕЕ, ЧЕМ КАЖУТСЯ
 ИЛИ У НИХ ГЛАЗА ТАМ, ГДЕ МЫ НЕ ЖДЕМ
 ТОГДА, РАЗУМЕЕТСЯ, ОНИ ЗНАЛИ
 ГОТОВИЛИСЬ И ЖДАЛИ
 ЛЕПИЛИ АБЫ КАК, В ГРОМАДНОЙ СПЕШКЕ
 СТАРАЛИСЬ
 Я ИХ НЕ РАЗОЧАРУЮ
 С ОХОТОЙ ПОПАДУСЬ В ИХ СЕТИ
 СЕТИ В БУКВАЛЬНОМ СМЫСЛЕ
 ИЛИ В ПЕРЕНОСНОМ
 ТОТ СЛУЧАЙ, КОГДА НИКАКОЙ РАЗНИЦЫ
 НУ ЧТО, ГОТОВ
 ПОЧТИ
 ЕЩЕ МИНУТКУ, И БУДУ ГОТОВ

Всадники усиленных модификаций ничем себя не проявляли, не видя в нем реальной угрозы, пока он просто стоял в сугробе. И сам понемногу превращался в сугроб.

Чувствовал не то спиной, не то затылком присутствие позади себя медленно остывавшего куттера, и между лопаток нехорошо чесалось. Чему причиной был какой-то застарелый, глубинный дефект интеллектронной схемы аппарата, о котором Грин не догадывался, потому что означенный дефект ничем дурным себя не проявлял, он существовал изначально, доставляя исключительно самому куттеру то самое неудобство, что сейчас у Кратова отражалось в форме свербежа между лопаток.

 ВЕРНУСЬ И ПОМОГУ
 ТЫ НЕ СЛЫШИШЬ
 А ЕСЛИ БЫ И СЛЫШАЛ, ТО НЕ ПОЙМЕШЬ
 НЕ ПОВЕРИШЬ ЧТО МОЖНО ВЕРНУТЬСЯ
 ЭТО НИЧЕГО НЕ МЕНЯЕТ
 МЫ ВСЕ ВЕРНЕМСЯ
 ВЕРЬ

Картина снаружи Базы вполне сложилась, все было предельно ясно и со Всадниками, и с Охотниками, что затаились в своих норах в основании каждого металлического корпуса, как патроны в обойме. Даже не притаились – они просто сидели там и ждали команды «фас», отдать которую мог лишь некто наделенный интеллектом и всей полнотой власти. Они видели Кратова, знали о нем, он был им безразличен до особого распоряжения, безобидный элемент ландшафта с парадоксальными наклонностями к перемене местоположения, каковые наклонности чем-то выдающимся его отнюдь не делали.

Подобное наплевательское отношение Кратова несколько даже задевало, что в обычном состоянии его натуре было вовсе не свойственно. Вероятно, завышенная самооценка была одним из побочных эффектов наведенной сверхразумности, этаким комическим свойством не по чину распухшего интеллекта, подспудно нуждавшегося в аудитории, респектах и аплодисментах. Всякая человеческая душа желает получать знаки одобрения своим поступкам со стороны, хотя в обычном состоянии это базисное тщеславие неплохо подавляется этическими надстройками, что загоняют даже самый незаурядный интеллект в границы социальной желательности. Но когда разум совсем уж выпирает из отведенных ему закутков, делается гипертрофированным, вслед за ним тащатся не самые лучшие людские качества. Возможно, метафора «злого гения» и «темного властелина» все ж таки имеет под собой рациональную основу.

Одно обнадеживало – покуда Кратов способен был взирать на собственные умственные пертурбации со стороны и, что греха таить, с немалой иронией, у него оставался шанс вернуться к себе прежнему, всеми ценимому, многими уважаемому и кое-кем даже любимому, а не обратиться в монстра на черных крыльях.

Сказать по совести, никаким гением он стать не чаял, ни злым, ни добрым, а очень рассчитывал, когда все закончится сделаться самим собой. Было у него, в отличие от всеми отринутых и разнообразно проклятых темных властелинов, куда и к кому возвращаться.

Кратов сверился с часами: минуло пять минут, как он покинул кабину куттера и торчал истуканом, исследуя местность, а заодно испытывая выдержку местных обитателей. Достаточно. Он узнал что хотел, окружающая среда для него информационно иссякла.

Настало время сделать ход в игре по чужим правилам.

Противнику не стоило надеяться, что он этими правилами по какой-то причине вдруг не овладеет.

2

При первом же движении в сторону Пакгауза его нейтрализовали тем же способом, что и остальных, то есть обездвижили и упаковали, не нанося сколько-нибудь серьезного физического ущерба, а единственно причиняя душевный дискомфорт, как и всякому разумному существу, против воли лишенному свободы. Но, неукоснительно соблюдая принципы разделения-объединения, не отключили напрочь жизненные функции, как в случае с братцами-големами.

Пока его, спеленатого сетями, будто муху в паутинном коконе, тащили по воздуху в направлении самого большого сооружения Базы, которое он мысленно обозначил как Пакгауз (оно и в действительности сходно было с грузовым терминалом самой архаичной архитектуры, такое же вытянутое, ребристое и уродливое), он не столько фиксировал изменения в окружающем пейзаже, сколько отмечал расположение эффекторов и, если доводилось, то и поведение. Для того ему не требовались базовые органы чувств, со всеми ориентировочными процедурами прекрасно справлялось гиперчувство, извлекавшее значимую информацию «из шума кошачьих шагов и рыбьего дыхания».

Волчьи силуэты Охотников белыми прорехами возникали на сером небесном фоне и вновь пропадали, зрелище было магнетизирующее, но, похоже, чертово гиперчувство захватило слишком много пространства в его сознании, не оставив места для эмоций.

Он вспомнил: так и было в прошлый раз, даже еще сильнее, потому что, начиная с определенного момента, он осознал себя единым целым с нейронными сетями «гиппогрифа», этакой мыслящей машиной, и ему было хорошо в этой ипостаси, настолько хорошо, что не хотелось возвращаться на человеческий уровень бытия. Сейчас все было иначе, он сохранял собственную личность во всей полноте и многообразии, хотя ментальные изменения ощутимо потеснили ее с обжитых мест. Он был подготовлен к переменам в восприятии, оценивал их инструментально, как средство достижения цели, ни граном более.