Возвращение в Полдень

В крохотной шлюзовой камере Кратов скорее ощутил, чем увидел, присутствие экранирующих полей, сдувавших с его облачения вначале частицы внешнего мира, а затем и ненароком угнездившиеся в складках и сочленениях скафандра мельчайшие следы земной микрофлоры. Прежде чем попасть в салон, ему пришлось пронизать по меньшей мере четыре таких экрана. Он сразу вспомнил ехидным словом щадящую и, что греха таить, раздолбайскую систему внутренней биологической защиты земных открытых платформ вроде того же «архелона». Ну, так на «архелонах» никто в агрессивную биологическую среду и не суется. Впрочем, и Уэркаф, при всей его аномальности, к таковым никак не относился. Чего столь трепетно стереглись хозяева желтой платформы, Кратов не мог себе представить.

Внутреннее пространство было организовано так искусно, что выглядело едва ли не обширнее корпуса. Маленькие кресла в три ряда оставляли свободным проходы по краям и в центре. Водительского поста не было вовсе. Трое пассажиров сидели вдоль стены, четвертый стоял посреди салона, заложив руки за спину, и внимательно наблюдал, как Кратов преодолевает последнее незримое препятствие. На всех были легкие облегающие комбинезоны янтарного цвета без шлемов. Для неискушенного взора все четверо казались на одно лицо: сильно усредненный балтийский тип, одинаково светлоглазые и светловолосые. Кратов не сразу, но определил, что стоявший перед ним был старше прочих и, по-видимому, был здесь главным, а среди тех, кто продолжал сидеть в позах напряженного выжидания, присутствовала дама.

Иовуаарпы, трое мужчин и одна женщина. О такой компании Кратов в ксенологическом своем прошлом мог лишь мечтать.

Старший обратился к нему с коротким приветствием, из которого он понял лишь отдельные слова. Должно быть, это отразилось на его лице, потому что сидевший в отдалении немедля встал и переместился поближе.

– Доктор Кратов, – сказал он на прекрасном астролинге, с едва заметным благородным акцентом. – Если необходимо, я стану вашим переводчиком.

– Буду признателен. Увы, я давно не практиковался.

– Вы можете воспользоваться личным лингваром. Это нас не заденет.

Важное уточнение. Как известно, иовуаарпы обидчивы и щепетильны в вопросах, на которые люди обыкновенно и внимания не обращают.

Командор Дин Дилайт, первый иовуаарп и, к слову, первый инопланетный разведчик, встреченный Кратовым в жизни, помнится, был непрошибаем, как крепостная стена. Он был прекрасно кондиционирован для выживания в насмешливом и порой циничном человеческом окружении.

В отличие от тех же виавов, иовуаарпы никак не обнаруживают своего расположения к собеседнику. Они кажутся равнодушными, почти недружелюбными. Предложение помощи, сделанное в первые мгновения знакомства, выглядело вынужденным актом: должны же собеседники хотя бы как-то понимать друг друга.

Дилайт всегда был готов поддержать и помочь. Хотя не удерживался при этом от иронических комментариев. Что на самом деле творилось у него на душе, знал только он сам.

– Благодарю, – сухо сказал Кратов. – Сочту за честь пользоваться вашими услугами, поскольку лингваром я нынче не озаботился.

Добровольный переводчик молча приложил ладонь к груди.

– Отлично, – сказал Кратов. И немедленно перешел на открытый диалект метаязыка иовуаарпов, которым они пользовались во внешнем мире. – Я здесь затем, чтобы прояснить все недоразумения, вызванные событиями, с недавнего времени происходящими на планете, известной как «Двуглавый крылатый дракон с одной головой в огне и другой во мраке».

– Финрволинауэркаф, – эхом отозвался переводчик. – Кажется, мои услуги окажутся невостребованы.

Старший, с отчетливой укоризной на чеканном лике, покачал головой.

– Вы любите сюрпризы, доктор Кратов, – сказал он.

– Уточним, – сказал тот. – Я люблю получать сюрпризы. Преподносить же избегаю. У меня специфическое чувство юмора.

– В случае с этим миром у вас получилось.

– И что же? Это приятный сюрприз или обескураживающий?

– Мы пока не определились.

Главная прелесть общения с иовуаарпами заключалась в том, что не нужно было хитрить, выстраивать сложные многозначные периоды и обильно замусоривать свою речь дипломатическим воляпюком. Метаязык, которым они пользовались, хотя бы даже в виде диалекта, сам по себе предполагал несколько смысловых этажей всякого высказывания. «Мысль изреченная есть ложь», писал Федор Тютчев. В случае с иовуаарпами эта максима звучала бы иначе: мысль изреченная есть древо смыслов. Легкости понимания данное обстоятельство не прибавляло, но превращало любую беседу в интеллектуальный турнир, ценой выхода из которого для обычного ксенолога-человека становилась затяжная семантическая абстиненция. Кратов был готов к игре словами и смыслами. Тот факт, что сами иовуаарпы сознательно уклонились от привычного для них стиля коммуницирования и приняли открытый диалект, хотя не обязаны были это делать, и был их ответным сюрпризом.

Но обмен неосязаемыми дарами не мог затянуться надолго.

– Я не склонен преувеличивать свою роль в случившемся событии, – резонно возразил Кратов. – У меня была информация. Я не украл ее, не завладел иным противоправным способом. Я извлек ее из собственного опыта, личным участием. Было бы ненатурально не сделать ее достоянием гласности, хотя бы ограниченной профессиональным сообществом.

– Наше право на информацию о мире, населенном этносом Аафемт, неоспоримо, – уклончиво сказал старший.

– Но не исключительно, – сказал Кратов. И добавил без всякого перехода: – Мне одному кажется, что настало время назвать все имена?

Старший снова изобразил на лице осуждение чужих манер.

– А в этом есть смысл? – спросил он пасмурно. – Каждый из присутствующих знает свое имя, а большинство знает имена всех.

Известно, что иовуаарпы в чуждом окружении свято и до последней возможности блюдут конспирацию в той комичной форме, как они ее себе представляют.

– Как угодно, – сказал Кратов, пожимая плечами.

В салоне надолго повисла вязкая, неприветливая тишина. Затем женщина, глядя на него в упор холодными серыми глазами, произнесла:

– Инаннаргита. Таково мое имя. В наших мирах оно звучит несколько иначе, но из соображений вашего, доктор Кратов, фонетического комфорта я адаптировала его к человеческому артикуляционному аппарату и добавила окончание женского рода. Если вам недостаточно этой информации, прибавлю, что я ксеносоциолог и нахожусь здесь, – она саркастически, совсем как человек, опустила уголки губ, – по долгу службы.

Третий иовуаарп, до этого момента не участвовавший в разговоре, привстал в своем кресле и представился:

– Лафрирфидон, ксенопсихолог, миссионер под прикрытием.

Названный род занятий прозвучал бы шутейно, как, очевидно, и предполагалось, озаботься иовуаарп хотя бы слабейшей интонацией в своем тусклом, как шум дождя, голосе.

– Ктипфириамм, – кивнул добровольный переводчик. И прибавил на астролинге: – Специалист по гуманоидам. Частый гость в пределах Федерации, как вы уже могли заметить.