Время гона
Шрифт:
Однажды ей по телефону позвонила Анжелика Васильевна и страшным шёпотом сказала: — Софи, у тебя под дверью, на коврике, лежит громадная жуткая собака! Когда я вышла на площадку и хотела к ней подойти, она молча оскалила такие зубищи, что я поскорее захлопнула свою дверь! Откуда она только взялась в нашем подъезде?! Как ты думаешь, может, мне вызвать полицию?
Соня всполошилась, торопливо сказала: — нет-нет, Анжелика Васильевна, я знаю, чей это пёс! Знакомые попросили на день забрать их собаку, потому что им надо уехать. Я, наверно, купалась и не услышала их звонка, а они решили, что я в магазин побежала, ну и оставили
Соня спешно захлопнула дверь. В неё тут же позвонили. Волк низко зарычал, и Соня смешливо фыркнула, услыхав торопливые удаляющиеся шаги. Она перевела взгляд на незваного гостя, строго спросила: — и что? Как это понимать? Ты меня шантажировать решил? — Почему-то ей было легче разговаривать с бессловесным зверем, чем с мужчиной. Волк, прижав уши, лёг. Положив тяжёлую лобастую голову на вытянутые лапы тихо, жалобно заскулил.
— Немедленно прекрати! — она бросила на пол его вещи, — прими нормальный вид и оденься! — сама ушла на кухню, демонстративно загремела кастрюлями. Спустя десять минут заглянула в комнату: Айк, одетый, ссутулившись и опустив голову, смиренно сидел на диване. — Обедать будешь? — он медленно поднял голову, неверяще глядя на неё. Потом улыбнулся:
— буду!
— Тогда мой руки и садись за стол. — Спокойствие снизошло на неё. Она была твёрдо уверена, что ей ничего не грозит. Он больше никогда не пойдёт на насилие. А она… она исчезнет из его жизни, потому что не может его простить и никогда не забудет тот страшный лес, его горящие безумием глаза, волков, окруживших поляну и боль. Дикую, раздирающую внутренности боль. Она не будет избавляться от его детей. Наверно. Она пока не решила. Но он никогда не узнает о них.
Они сидели за столом в её маленькой кухне, как давно живущие вместе супруги, и Соня подала ему тарелку с борщом и большим куском мяса, а он встал и налил ей и себе чаю и пододвинул к ней сахарницу.
Пообедали почти молча, лишь иногда перебрасываясь ничего не значащими фразами.
— Ты не вышла пока на работу?
— Да, у меня осталась неделя, и я решила использовать её для домашних дел.
— Ну и правильно, работа не волк, в лес не убежит, — они оба улыбнулись двусмысленности его шутки.
— У тебя сошёл синяк.
— Не совсем, — тень улыбки скользнула по его губам, — он просто стал не таким ярким, пожелтел.
Они оба избегали говорить о том, что болезненно для обоих, что может разорвать тонкую нить, протянувшуюся между ними.
— Моя соседка удивится, куда делась собака.
— Собака? — он удивлённо поднял брови.
— Она никогда не видела волков и, когда позвонила мне, сказала, что у моей двери лежит громадная собака, — пояснила Соня.
— Ах, вот как. Поэтому ты так быстро открыла двери. Я едва успел раздеться и обратиться.
— Вот бы было здорово, если бы она увидела тебя, когда ты раздеваешься, — Соня укоризненно покачала головой.
Он фыркнул, согласился: — да, ситуация получилась бы забавной, но мне повезло, я разделся очень быстро.
Потом Соня мыла тарелки, а он взял полотенце и вытирал их, а затем аккуратно поставил посуду в шкаф.
Во второй половине дня они съездили
в супермаркет, и Соня содрогнулась, усаживаясь на сиденье машины, с которой у неё связаны все самые плохие воспоминания. Он внимательно посмотрел на неё, но ничего не спросил, а она промолчала. В магазине Айк послушно катил тележку, в которую Соня складывала продукты, а на кассе он прошёл вперёд и вынул бумажник. Соня возражать не стала — пусть оплачивает, если это доставляет ему удовольствие. Он загрузил пакеты в багажник и, хлопнув его дверцей, вопросительно посмотрел на неё: — теперь куда?Подумав, она решила использовать его на всю катушку: — увези меня к родителям. Только я не хочу, чтобы ты заходил к ним.
— Как скажешь, — он пожал плечами, — я подожду тебя на стоянке.
Соня вышла из машины у родительского подъезда. Михаил Иванович был уже дома, а Анна Витальевна ещё не приехала с работы.
Отец внимательно посмотрел на неё: — Сонюшка, ты плохо себя чувствуешь, да? — Она сморщила нос, но ничего не сказала, только чмокнула его в щёку. — Знаешь, дочка, — он неловко помялся, отвёл глаза, — мне кажется, эти детки, ну, может, не надо, а? — он смотрел на неё какими-то печальными глазами, и ей стало неловко, она опустила голову:
— хорошо, папа, завтра я схожу и… запишусь на аборт! — выпалила она и покраснела.
Отец явственно порозовел, снял очки и принялся тщательно их протирать: — Сонюшка, ты не поняла. Я подумал, может, ну, пусть они будут, а? — Он поднял на неё глаза и улыбнулся, — у нас с мамой будут внуки. Если ты встретишь хорошего человека и замуж соберёшься — так мы их можем забрать, будут расти у нас, не такие мы и старые! — Она заплакала и обняла его за шею, а он тихо гладил её по спине, приговаривая: — ну — ну, не плачь, милая, всё будет хорошо. Мы их вырастим, малыши же не виноваты, что у них такой отец. — Они постояли так, обнявшись, потом Соня отстранилась и сказала:
— папа, меня привёз Айк, он в машине ждёт. Я его сегодня днём впустила, потому что он обратился в волка и лежал у меня под дверью. Знаешь, мне надо куда-то исчезнуть, чтобы он не нашёл. Квартиру, наверно, придётся продать, а как быть с работой, я не знаю. И вообще: скоро же живот будет видно, он догадается и тогда вообще не отстанет от меня. — Она сказала и поняла, что покривила душой: чуть-чуть, самую малость ей было приятно, что Айк так настойчив.
— Ну, можно и уволиться, Соня. Может, к бабушке уедешь?
— Папа, ты что! Это же прямо у него под боком!
— Да, правда. — Михаил Иванович задумался, — ну, вот мама приедет, поговорим.
Айк торжествовал. Малышка продержалась недолго. Осторожно и аккуратно ему удалось преодолеть её упрямую неприязнь, и ныне она спокойно воспринимала его ежедневное появление в своей квартире. Они вместе ходили за покупками, потом она с удовольствием занималась приготовлением еды, а он помогал, как мог. Айк ненавидел домашние дела, но ради любимой можно и потерпеть. Потом у них будет женщина, которая возьмёт на себя всю домашнюю тягомотину. Если Соня решит уволить Марфу, он не станет возражать.
Когда она вышла на работу, он каждый вечер встречал её, а потом они ехали ужинать или в ресторан, или располагались на Сониной кухне за маленьким столом и, положа руку на сердце, на кухне ему нравилась больше. В десять вечера или чуть позже он уезжал в гостиницу и ни разу, даже взглядом не намекнул, как хочется ему остаться.
Его девочка уже не была такой настороженной, даже улыбалась ему, но оба они тщательно избегали воспоминаний и разговоров о будущем. Он больше не делал попыток наладить отношения с её родителями, но всегда очень внимательно слушал всё, что она о них рассказывала.