Все оттенки боли

Жаль, что многие так и не смогут себя реализовать. Жаль, что многих придется устранить. Увы, мы живем в таком мире, где ошибка предков становится твоей проблемой. И твоим приговором.

А кто я? Всего лишь рука возмездия.

V

1968 год

Беспомощным Дэвид чувствовал себя дважды в жизни. В первый раз – когда он попал в концентрационный лагерь, а потом был вынужден выбирать между работой на врага и смертью. И во второй – когда Габриэлу увезли в родительский дом. Они так долго готовились к этому моменту, что оба потеряли самообладание, когда он наступил. Можно руководить исследованиями и людьми, но, оказавшись в ситуации, где проявляется абсолютная власть законов природы над человеком, ты превратишься в ребенка. Или того хуже – регрессируешь до первобытного состояния. Какая уж там логика.

К счастью, парализующий ужас испарился, стоило Габриэле покачнуться и схватиться за живот. Давид умел ее спасать. Черт возьми, он спасал ее всю жизнь. С момента, когда впервые увидел ее бледное лицо и огромные, испуганные, но такие выразительные глаза. Их первая встреча была чудовищной, последующие и того хуже. Но в глубине души Дэвид, тогда еще сам безмозглый подросток, которому пришлось слишком быстро повзрослеть, знал, что Габриэла для него станет не просто смыслом жизни. Вселенной.

Он не ошибся.

В роддоме Дэвид застыл на неудобной скамейке, слившись с зеленоватыми стенами коридора. Медсестры не обращали на него внимания. А он ждал. Что может пойти не так? Что-то обязательно может пойти не так. С другой стороны, они уже столько пережили, через такой ад прошли, что сейчас действительно заслужили право стать родителями. Больше пятнадцати лет попыток завести ребенка. Отчаяние сменялось надеждой, а она оборачивалась беспросветностью, и только вместе можно было ей противостоять. Неужели после стольких лет что-то может пойти не так?

Дэвид держался за голову, запустив тонкие пальцы в темные пряди, оттягивая их почти до боли. В голове крутились мысли о беременности жены. Габриэле уже давно не двадцать. После концлагеря ее организм ослаблен, хотя ей повезло значительно больше других узников. Первый ребенок в тридцать четыре – тяжело. Очень тяжело для женщины. Как она переживет? Как справится? Ох, лучше бы он был рядом!

Он прислонился к стене, прижал затылок к холодной штукатурке. Сплел пальцы в замок, вцепился в колено. Когда в последний раз он ощущал себя таким беспомощным? Мирная жизнь поглотила его. Работа вернула крылья. А жена – обеспечила фундамент, на котором можно было построить что угодно.

А что принесет ребенок?

Они оборудовали детскую. Еще несколько ночей – и в их квартире навсегда изменится все. В квартире. В жизни. В душах.

Дэвид очнулся, когда кто-то тронул его за плечо. Вскинув голову, он посмотрел расфокусированным взглядом на медсестру. Умудрился заснуть? Как?

– Доктор Гринштейн! – позвала она. – Просыпайтесь.

– Что-то случилось?

Он вскочил на ноги и, пошатнувшись, оперся о стену. Медсестра выглядела уставшей.

– Вас зовут.

– Можно пройти?

– Да.

– Все в порядке?

Она выдавила из себя улыбку.

– Простите. Да, все хорошо. Роды прошли с осложнениями, но доктору удалось… все удалось. Он разрешил вам прийти к жене. Вы пойдете?

«С осложнениями». Они ждали осложнений. Возраст. Слабое здоровье. Но что за осложнения? Жива ли Габи? Да, скорее жива. Иначе медсестра вела бы себя иначе. Он бросил взгляд на циферблат. Надо же. Прошло больше четырех часов. Много? Мало? Кто его знает.

Дэвид послушно пошел за девушкой, стараясь очистить разум от навязчивых страхов. И выдохнул только тогда, когда увидел жену. Габриэла сидела в постели, откинувшись на подушки. У ее груди лежал сверток.

Какой, к черту, сверток? Ребенок.

Было странно тихо. Дэвид прошел в палату и аккуратно опустился на стул рядом с женой. Она подняла на него взгляд. В глазах стояли слезы. Слезы счастья.

– Дэвид, – шепотом позвала она. – У нас сын.

Руки задрожали, когда жена передала ему ребенка. Сын молчал. Но не спал. Его головка с невесомым пушком на макушке удобно улеглась в изгиб локтя. Глаза, странно серьезные, еще мутные, кажется, смотрели в самую душу. Хотя, конечно же, не могли. Дэвид знал, что дети не видят, не понимают и не осознают. Их психика функционирует иначе, они воспринимают себя и мир только через мать. Но все равно в этот момент ему показалось, что сын заглядывает в глубину. И в этой глубине видит своего отца. Таким, какой есть. Без халата ученого. Без маски сильного мужчины. Просто человека. Искреннего. Любящего. До этого момента счастливого, но будто бы не до конца. А теперь…

– Аксель, – продолжила Габриэла. – Назовем его Аксель?

Глава пятая Выжившие есть всегда

I

9,5 месяцев после аварии

Арнольд Нахман практически не изменился с момента их последней встречи. Чуть больше седины, чуть больше усталости во внимательном взгляде. Но та же стать, та же надменность, та же аура уверенности в себе. Стич наотрез отказалась участвовать в допросе, сообщив, что она не может смешивать личное с рабочим и ее присутствие лишь повредит, зато вместе с Грином в Спутник-7 поехал Карлин.

Профайлер не единожды припоминал детективу, что в прошлый раз его к интересному делу не подключили, и теперь был рад оказаться на запретной территории. Трехчасовую дорогу до городка они преодолели молча, погруженные каждый в свои мысли. В синхронизации не было необходимости: всё уже десять раз обсудили.

Сосны сменялись елями, те – редкими пахотными полями, а потом снова соснами. Природа вокруг Треверберга будто изначально была задумана таким образом, чтобы людям хотелось размышлять.

Нахман ждал гостей. В том же кабинете в том же здании «Нахман Технолоджис», которое ни капли не изменилось. Даже секретарша была та же. Грин скупо поздоровался, а та проводила гостей в кабинет, принесла напитки и исчезла. С безупречной вежливостью.

Доктор Нахман даже не стал притворяться, что рад встрече. Он кивнул с уважением, но без тепла, предложил гостям сесть. И после дежурного обмена приветствиями вопросительно вздернул бровь. Грин заметил на его правой руке тонкий обод обручального кольца и с трудом удержался от улыбки. Мужику давно за семьдесят, а он женился в очередной раз. И на ком? Агент Стич не лучшая пара, если тебе хочется домашнего тепла.

– Спасибо, доктор Нахман, – заговорил Грин. – И заранее прошу меня извинить. На этот раз я представляю не полицию, а Агентство. И вопросы теперь будут более четкие и менее приятные.

– Говорите так, как словно в прошлый раз они были приятными. В любом случае вы в курсе, что я ограничен по части предоставления информации, – спокойно ответил Нахман хорошо поставленным голосом.

– Есть две темы для разговора. Одна касается личности, из-за которой за последние тридцать лет погибло более пятидесяти человек. Впрочем, я уверен, что счет идет на сотню как минимум.