Все оттенки боли

Он не помнил ничего.

Говорят, кто-то вполне осознает себя и сохраняет в памяти отдельные сцены жизни, начиная чуть ли не с младенчества. К сожалению, это не относилось к Акселю. Его первые воспоминания связаны с приютом – с холодом и шумом. Родителей он не помнил, хотя много фантазировал о том, что оказался среди сирот по чистой случайности и его обязательно заберут. К моменту, когда Сара Оппервальд приняла решение его усыновить, иллюзии рассеялись, уступив место спокойному пониманию собственного места в этой жизни и всех перспектив, которые светили брошенке.

Работа в полиции сыграла с ним злую шутку. Сначала он наступил на все возможные грабли, сблизившись с серийной убийцей. Потом выяснил, что женщина, которую он когда-то любил, скрыла от него, что у него есть взрослая дочь. А теперь расследование подкинуло ребус в виде мужчины, сходство с которым не увидел бы только слепой. Или идиот. Конечно, можно рассуждать о том, что к нам притягивается лишь то, что мы сами притягиваем, и все это часть выстроенной кем-то образовательной программы под названием «пора взрослеть и избавляться от балласта прошлого», но в моменте все воспринималось одновременно остро и глухо, как будто кто-то тыкает тебя ножом под ребра сквозь пыльный мешок.

Грин отложил фотографию и вернулся к спискам. Есть более важные дела, чем судьба одного отдельно взятого человека. В Агентстве пока не подтвердили, но анализ показывал, что в историю вовлечено беспрецедентное количество трупов. Наверное, это самая длинная серия в истории человечества. Кукловоды – отдельный тип серийных убийц. Они получают удовольствие не от пыток и не от смерти другого, а от бесконечной власти над людьми. Они первозданные манипуляторы, социопаты, живущие в собственной реальности, в которой нет места привычным нормам и правилам. У них своя мораль, своя палитра чувств, чудовищная для обычного человека, своя судьба.

Когда Грин закончил, на улице уже занялся рассвет, опустела пятая чашка кофе, а в пепельнице откуда-то взялся десяток окурков.

Всего в списке набралось двести двадцать три имени. Сто четыре мужчины и сто девятнадцать женщин. Большинство фамилий было незнакомо. Но часть очень даже знакома. Эдмунд Стоун брал отгул в 1947 году. Дэвид Гринштейн – отпуск в 1967-м. К сожалению, других упоминаний этого мужчины не нашлось, но, сложив два и два, Грин подумал, что, возможно, именно этот отпуск подарил жизнь ему самому, если уж развивать тему родственных связей. Как минимум десять фамилий совпали с именами потенциальных жертв Кукловода. Можно ли предположить, что Кукловод – это один из двухсот с лишним человек?

Если только следствию повезет.

Аксель встал, сделал несколько копий получившихся списков, положил все в именные папки членов команды, запечатал их и оставил на столе секретаря, чтобы их отправили Нику, Марку, Арабелле и Дилану Оуэну.

Вынырнув из здания, принадлежавшего Агентству, Грин медленно выдохнул. Мышцы подрагивали от напряжения, глаза болели. К головной боли он привык, но сейчас она вышла на новый уровень. Пришлось постоять в ожидании, пока свежий, напоенный ароматами хвои воздух вычистит все лишнее и тело наберется сил для последнего рывка. Можно было остаться здесь, украсть у расследования несколько часов сна. Опять. Но Грин работал не поднимая головы несколько дней и нуждался в полноценном отдыхе.

Наконец он сел в машину, с тихим вздохом завел мотор и отправился домой.

Некоторое время спустя

Его разбудила мерзкая трель телефона. Грин подскочил на постели, проснувшись по-армейски рывком. Рука потянулась за оружием, которого не было. Выдохнув, Аксель открыл глаза и взял телефон. Часы показывали одиннадцать утра. Но удивляло даже не то, что он продрал глаза к обеду. Звонила Теодора.

Остатки сна слетели мгновенно. Аксель встал, напрягая мышцы ног, как перед тренировкой, и ответил на звонок.

– Доброе утро, – произнес он вместо привычного «слушаю».

По стеклу барабанил дождь. Грин подошел к окну и заглянул вниз, во двор, зеленый и уютный. Стайка особо упрямых мальчишек гоняла мяч на небольшом футбольном поле. Вот уж кому никогда не мешала лишняя вода.

– Доброе, – отозвалась Теодора. – Извини, если помешала.

Она снова говорит ему «ты». Добрый знак? Или напротив?

– Не помешала.

Разбудила только, но ей лучше об этом не знать. Никому лучше не знать, что он проспал до одиннадцати. В последний раз такое было под действием наркоза. Во сколько Аксель приехал домой? В шесть?

– Возможно, это лишнее, – вздохнув, начала Рихтер, – но я хотела сообщить тебе лично. До того, как узнаешь от журналистов.

– Ты выходишь замуж? – хохотнул он и вдруг похолодел.

А если выходит? Два вопроса. Какое ему дело до ее личной жизни? И почему от этой мысли резко захотелось кого-нибудь убить?

– О… – В ее голосе послышалась улыбка. – Это бы я тебе сообщать не стала. Нет. Авирона возвращается на сцену. Скоро концерт. И я подумала, что… Словом, возможно, ты хотел бы на это посмотреть.

– Авирона… что? – Он медленно опустился в кресло. – Так вот почему ты продала бизнес.

Аксель прикрыл глаза. В голове что-то вставало на место. Что-то, что не давало покоя, вдруг показалось таким логичным и понятным, таким естественным. Его затопило чувство, напоминающее гордость. Или это удовлетворение?

– А ты соображаешь быстрее моего отца. – На этот раз улыбки не чувствовалось. Скорее, это было похоже на с трудом сдерживаемые слезы. От желания пригласить ее на встречу свело скулы, но Грин упрямо молчал.

– Сочту за комплимент.

– Ты придешь на концерт?

– Если ты приглашаешь, постараюсь быть, – пообещал он прежде, чем сто тысяч причин сбежать от этой женщины на другой конец света не взяли верх. Нет, все принципы и страхи остались при нем.

Он должен раскрыть дело, а потом заниматься собой. Дело. Списки.

Черт.

– Я буду, – повторил он так, как будто она не услышала. – Только пожалуйста, скажи мне, что ты не распустила охрану.

– Охрану? – удивилась Теодора. – А это тут при чем?

При том, что фамилия «Рихтер» тоже была в списке. Она встречалась в трех или четырех записках. Аксель не сконцентрировался на ней лишь потому, что умирал от усталости. Но сейчас, разговаривая с Теодорой, вспомнил. Из контекста обрывков данных можно было сделать уверенный вывод: кто-то из семьи работал в Спутнике-7 в тридцатые. И, вероятнее всего, во время войны. И если гипотеза Грина верна, Рихтеры в опасности.

– У твоей семьи все хорошо? У тебя, брата, отца?

– Ты меня пугаешь.