Все оттенки боли

Как бы там ни было, она его убила. И поставила рядом с трупом дурацкую греческую статуэтку, смысла в которой не было. Или был? На ней не оказалось чужих отпечатков, только Эрика. Судя по всему, он любил крутить безделушку в руках, когда думал. На ней не было клейма мастера или оттиска магазина. Просто сувенир, скорее всего купленный на рынке или в туристической лавке.

Следствие выяснило, что Туттон часто бывал в Греции в девяностые. Заключил несколько контрактов. Но никаких происшествий или свидетелей, которые заметили что-то интересное, не нашлось.

Тупик.

Ник сделал воду похолоднее и вздрогнул, когда струи ударили его по плечам. Постоял так с минуту. Выключил все, выдохнул. И, схватив мягкое полотенце, шагнул из душевой на мягкий коврик, машинально стирая влагу с кожи.

Натянул домашние штаны, футболку, расчесал волосы деревянной гребенкой и посмотрел на себя в зеркало.

Он – Туттон. Единственный выживший. Наследник и владелец империи, о масштабах которой даже не подозревал. Скоро придется подписывать бумаги, принимая наследство, встречаться с сотрудниками, решать, что с этим делать. Хотелось бы к этому моменту убедиться в том, что ему безопасно покидать убежище.

Он нашел жену с научным журналом по психологии. Лиза сидела на высоком барном стуле, изящно подогнув под себя ногу, и читала. Судя по небывалой тишине, дети уже спали. Ник взглянул на часы. Почти полночь. Заработался. Опять.

Какое забытое состояние – погрузиться в исследование с головой, потерять счет времени и сосредоточиться на задаче. В Спутнике-7 он в последний раз испытывал такое только при работе с Грином. Все до и все после набивало оскомину. Скучно. Может, Ник глушил алкоголем банальную скуку, а не тоску по женщине, которую якобы любил, а на самом деле хотел ее только потому, что было нельзя? Все-таки он Туттон. Его отец – ученый, известный на весь мир. Грустно, что только смерть Эрика заставила Николаса пересмотреть свое отношение к семье. Кем он был? Младшим сынком, на котором все давно поставили крест. А кем стал? Наследником.

– Скажи, а никто из твоих дедушек или бабушек случайно не страдал манией ежедневной фиксации всего, что он видит вокруг себя?

Лиза подняла на него удивленный взгляд.

– Дневники? Дед вел нечто похожее, но это скорее сборник эссе, чем личный дневник. И есть несколько записных книжек, если папа не выбросил. А что?

– Нужны, – пожал плечами Ник. – Любые записки, которые были написаны до пятидесятых. Пока у меня в наличии куча материала из отдела кадров «Сигмы», но там нет ничего полезного. Почти ничего. В идеале мне нужно понять, чем занимался Спутник-7 во времена Третьего рейха. И почему не сохранилось никаких материалов. И почему ни в одном судебном процессе над нацистами нет упоминаний об этом городе. Аргументы Нахмана про уничтоженные архивы, конечно, весьма убедительны, но я не готов так просто сдаться, ты же понимаешь.

Жена медленно закрыла журнал.

– Серьезно, – произнесла она.

Ник подошел, поцеловал ее в лоб и замер.

– Серьезно, – отозвался он. – Но нам нужны чертовы доказательства. Тогда круг подозреваемых сузится с «весь мир» до «кто-то, кто очень не любит ученых Спутника-7».

– На самом деле их не за что любить. Опыты над людьми, попытка избавить человечество от чувств и тем самым вырастить идеального солдата. Такие разработки имеют серьезные научные обоснования, спонсируются военными, но фактически являются антигуманными. Люди имеют право ненавидеть. Возможно, ваш мститель – один из подопытных «Алекситимии». Чувств-то нет.

– Не сходится по датам. Мы предполагаем, что убийства начались в пятидесятых. «Алекситимия» – это шестидесятые.

Лиза пожала плечами.

– Я не следователь. Не знаю, что могло послужить стартовой точкой или причиной. Как вы там говорите? У убийцы всегда есть какой-то триггер?

– Именно. И что за триггер должен заставить человека действовать на протяжении десятков лет?

– Месть или долг перед семьей.

Ник медленно опустился на стул.

– Долг перед семьей. Кажется, мы уже думали в эту сторону. Или нет? Лиза, ты гений. Кукловод может быть сыном того, кто запустил убийства. Являться жертвой опытов. Или последователем.

Жена улыбнулась.

– Но вам нужны доказательства.

– Любой теории требуются доказательства. Но так все обретает новые краски. Ты сможешь попросить кого-то, чтобы документы твоей семьи доставили в Треверберг?

Она кивнула.

– Попрошу. Привезут.

– А еще нам надо будет сменить дом.

Жена помрачнела.

– Это лишнее. Дети только привыкли.

Ник посмотрел на нее долгим взглядом, а потом встал, подошел к ней и положил руки на хрупкие плечи.

– Я не чувствую, что мы здесь в безопасности. Лучше перестраховаться.

VI

– Запреты условны. Каждый живет своей собственной жизнью. И ты должен идти по пути, который для себя выберешь сам, ведь ты всегда следовал зову сердца. Почему сейчас ограничиваешь себя?

– Она не для меня.

– Она женщина. Как и многие, побывавшие в твоей постели до нее, она такая же слабая и никчемная, маска, которую она демонстрирует, давно сгнила и покрылась плесенью. Время пришло. Когда будет сказана последняя фраза, когда будут совершены поступки, последствия которых необратимы, ты сбросишь все оковы и станешь самим собой.

– Я и так – я.

– Ты всегда лишь тот, кем позволяешь себе быть.

Голос в голове гудит колоколом, заполняя все клетки, все сознание, стирая остальной мир.

– Ты – тот, кем позволяешь себе быть.

Зажать уши и не слышать, но голос все равно звучит, распадаясь на субтона, играя, умоляя и обрекая на страдание.

– Я – это я. – Звучит неуверенно и хрипло. Возражать невозможно, нельзя проявляться, нельзя демонстрировать волю, нужно подчиниться. Подчиниться. Так легко и так сладко кому-то подчиняться. Слаще только обладать.

– Что ты хочешь?

– Ее…

– А если она выберет другого?

– Зачем тогда жить?

– Все верно. – Голос смягчается, он ласкает слух, проникает в душу. – Зачем тогда ей жить?

Глава шестая Когда ты истинно виновен, от судьбы не убежишь

I Кукловод

Соблазнение. Когда твое тело молодо, а разум скрыт под маской неопытности, так легко обмануть. Сближаясь физически, отдаляясь духовно, проникая человеку в душу, сжимая в кулаке его сердце и чувства, ты обретаешь всевластие такого масштаба, о котором даже не мечтал. Когда первая жертва ушла из семьи, объявив своей половинке, что навсегда принадлежит другому человеку, мне захотелось танцевать. Это было просто. Слишком просто! Еще проще оказалось убедить жертву свести счеты с жизнью. Семья развалилась, детям родители не нужны.

А я… мои чувства растворились, как сигаретный дым.

Пф-ф-ф-ф-ф. И лишь облако табачного аромата, а за ним – пустота.

С телом просто. С принятием решений внутри семьи просто. С рабочими вопросами сложнее. Начинать нужно было с малого. Уточнить, что собеседник ел на завтрак или на обед, получить данные по этажу, на котором он работал, потом спросить про номер кабинета. Отличительные черты коллег. Цвет волос, привычки, особенности. Имена. Должности. Обязанности. Через некоторое время в мои руки начало стекаться немыслимое количество желанной информации. Если ее продать, можно озолотиться. Но деньги имелись, пусть и не в неограниченном количестве, хотя они никогда не прельщали меня. Меня прельщала власть.