Все проклятые королевы

Мелора сражается в этой войне как Дочь Мари, возглавляя один из ковенов Илуна. Лилибе — как воительница и командир её смертных армий.

Именно в этой войне погибает Верховная королева всех ковенов Илуна, и остальные ведьмы, видя силу, храбрость и власть Мелоры, выбирают её в качестве преемницы.

Однако начало её правления оказывается непростым. Отголоски гражданской войны по-прежнему терзают её народ. Насилие распространяется, как плесень, и вскоре несколько северных территорий оказываются втянутыми в ещё больший конфликт, когда один Дочь Мари без корней, не принадлежащий ни к одному ковену, решает встать на сторону правительства Сулеги и тем самым резко склоняет чашу весов в его пользу.

Мелора, как Верховная королева Илуна, принимает решение выступить против Сулеги, рискуя гневом своих собственных ковенов.

Сила пылает в её венах. Недаром сорджинак считают её самой могущественной ведьмой, которую когда-либо знали. Она должна быть способна остановить всё это. Но даже без закона тройного возврата существуют последствия, которые нельзя обратить вспять, и потому она всегда действует сдержанно.

Когда она сомневается, Лилибе становится её якорем в море.

Годами их жизнь — это только война. Но, по крайней мере, у них есть друг друга.

Их дружба сильнее, чем многие великие любовные истории, вошедшие в историю. И несмотря на ненависть, страх, новую религию, зарождающуюся в Королевстве Львов и угрожающую магии и всему, чем они являются… Дочь Мари и воительница находят лазейки для радости, небольшие островки счастья.

Война заканчивается, когда им удаётся свергнуть безродного Дочь Мари. Ведьмы, пережившие больше, чем когда-либо прежде, участвуя в чужих войнах, заключают новые соглашения, чтобы больше не нападать друг на друга… но Мелора не может позволить себе отдых.

Вместе с голодом и жаждой приходит Ланьяиде, злой дух чумы.

Он приносит болезни в виде тумана. Каждое утро, до восхода солнца, молочно-белая дымка покрывает леса, поля и деревни, принося неизлечимые хвори, что губят урожай, скот, людей.

Ланьяиде остаётся только на территории Илуна, и люди начинают подозревать, что это кара, что боги начертили чёрный крест на имени Мелоры, и вскоре её решения во время войны начинают ставить под сомнение.

Кризис разрастается вместе с чумой. Жители поражённых деревень погибают не только от болезни. Они умирают от жажды, когда вода оказывается отравлена, от голода, когда не остаётся ни зёрен, ни скота. Зараза распространяется с такой силой, что Ланьяиде больше не нужно появляться. Туман больше не приходит, но люди продолжают умирать, заражая друг друга.

И тогда Мелоре приходится принять первое по-настоящему страшное решение.

Она обсуждает это с Лилибе, и та категорически не соглашается. Говорит, что они уже сталкивались с худшими ситуациями и всегда находили верный путь, пусть даже долгий и изнурительный. Воительница пытается убедить подругу, приводит тысячу доводов против, но Дочь Мари нужна всего одна причина, чтобы не отступать: защитить как можно больше людей.

И Лилибе сдаётся.

Мелора сжигает заражённые поля, леса, деревни… и тех, кто умирал в них.

Только тогда она обретает покой.

Ланьяиде исчезает, а те, кто выжил, больше не осмеливаются оспаривать решение ведьмовской королевы, потому что боятся, что могло бы случиться, если бы чума распространилась.

Но мир длится недолго.

Людские войны за трон, сменяющиеся династии королей и королев, новая религия, которую Львы несут с ненавистью и слепой яростью, снова ставят Мелору перед невозможным выбором.

Ведьмы оказываются втянуты в новую борьбу за человеческую корону. Правители города Дума совершают переворот, захватывают власть и подчиняют себе тех, кто поддерживал прежний королевский дом.

«Передача власти, — говорят они, — требует жертв».

Но эти жертвы не нравятся Мелоре, которая провела всю жизнь в мраке бессмысленных войн.

И она устала.

Устала быть сдержанной.

Устала не использовать силу, данную ей богиней Мари.

Устала слушать Лилибе.

Однажды ночью Дума — это город с тысячами жителей.

На следующее утро Дума — выжженная пустошь.

А к вечеру Дочь Мари и воительница погибают вместе, с разницей лишь в несколько секунд, с кинжалом, что сначала пронзает сердце Мелоры, а потом перерезает горло той, что держала его в руке.

Лилибе спасает всех от ужаса.

И, неспособная жить без Мелоры, обрекает себя на вечное скитание во тьме.

Их тела покоятся рядом в земле.

Их души же останутся разлучёнными навеки.

Глава 32

Одетт

Я не знаю, куда он идёт, когда нахожу его уже на склоне, ведущем к лагерю.

Старые руины языческого храма вырисовываются на фоне заходящего солнца, золотого и ослепительного, готового раствориться в темноте, что несёт с собой ночь. Кириан тоже замечает меня, замирает на миг, прежде чем направиться ко мне навстречу.

Я тоже иду. Двигаюсь вперёд, не зная, что сказать, с чего начать.

Слишком много всего — слишком много слов, слишком много прощений, слишком много боли.

Я хочу сказать ему, что теперь знаю, кто я, или, по крайней мере, я на пути к этому. Хочу рассказать, что моя двоюродная бабка поведала мне о моих родителях, что теперь я знаю, откуда во мне эта сила. Я жажду показать ему, чему научилась, на что теперь способна.

И я хочу попросить прощения за то, что оставила их, даже если в любом случае сделала бы это снова.

Я замечаю, что он прихрамывает. Эти раны, должно быть, ужасно болят, но он не замедляет шаг.

Мы приближаемся друг к другу, и когда между нами остаётся всего один шаг, когда сердце гулко отбивает удары, я понимаю, что среди всех этих слов и мыслей есть нечто, что важнее всего.

Поцеловать его.

Я бросаюсь в его объятия, и он ловит меня так, как может. Его руки сжимают меня, пальцы запутываются в моих волосах, его губы приоткрываются, прося позволения.

И этот поцелуй становится для меня всем. Его дыхание, его руки на моём теле, его жадность, требующая меня ближе, ближе… Я сдаюсь, вцепляюсь в его плечи, и в это мгновение позволяю своей магии разлиться, позволяю ускользнуть последним остаткам огня, что всё ещё тлеет внутри.

И я знаю — Кириан начинает заживать.

Он крепче обхватывает меня за талию, поднимает с унизительной лёгкостью, не переставая целовать, и делает шаг вперёд. Я обвиваю его бёдра ногами, чтобы не упасть, и даже не пытаюсь понять, куда он меня несёт, пока он не останавливается, пока я не замечаю, как раздвигается тканевая занавесь, как погружаются в полумрак руины известняка, как приближаются ступени.

— Стой, — выдыхаю я ему в губы, и он замирает лишь затем, чтобы прижать меня спиной к стене лестницы. — Ты же себя покалечишь.