Все проклятые королевы

Как будто ничего не изменилось.

Если она чем-то пожертвовала ради этого, по ней не скажешь.

— Как делаешь это ты? — спрашивает Ева.

— Всё дело в природе самой магии, в силах, которые её управляют. Я использую энергию, что уже присутствовала в ней: энергию, которой воспользовалась Одетт, дуновение ветра, поднимающее пыль. Я слежу за тем, чтобы это была чистая магия, без скрытых намерений: просто вернуть земле её естественное состояние и не более.

— Но разве у тебя не было намерения? — замечаю я. — Ты хотела вернуть всё назад, потому что это тебе удобно. Ты не хочешь, чтобы посреди тренировочного двора зияла яма, которая завтра будет мешать другим соргинак.

— Желая этого, я сосредотачиваюсь на простом действии, а не на своей выгоде. Я научилась управлять своими намерениями.

Мысли. Она научилась ими владеть.

— Для вас это должно быть легче, и всё же вот мы здесь, — замечает она.

— Как неосмотрительно с нашей стороны позволить себя похитить, когда мы были младенцами, — мурлычет Ева с ядовитой полуулыбкой.

Соргина не меняет выражения лица и игнорирует её выпад.

— Теперь вы можете это исправить, — указывает она. — Вы хотите идти на войну, верно? Учитесь использовать свою силу в атаке. Одетт, призови молнию. Самую мощную, на какую способна.

Я понимаю её жёсткость и упрёки; понимаю эту строгую манеру, потому что в Ордене нас тренировали так же. Поэтому я пропускаю мимо ушей провокации и вину, которую она пытается на нас взвалить, и сосредотачиваюсь на одном: она хочет сделать нас сильнее.

Я поднимаю ладони вверх, запрокидываю голову и представляю бурю: небольшую, но насыщенную, затянутую в один тёмный грозовой облак, что быстро формируется над нами. Затем я воображаю молнию, и она пронзает небо, огромная, неестественно длинная, ослепительный луч, ударяющий в землю с оглушительным грохотом, раздирающим воздух.

— Отлично, — замечает соргина. — А теперь удерживай её. Пусть не прекращается.

Я держу образ в мыслях, поднимаю одну руку и концентрируюсь на том же месте на земле, направляя туда новый удар. В этот раз молния остаётся в пространстве между небом и землёй, её свет не гаснет, а гулкий рокот звучит непрерывно.

Сила бешено хлещет из меня, пронизывая грудь, руки, раскрытую ладонь.

Это захватывающе, интенсивно: удовольствие с лёгкой нотой боли, как кислинка в конце чересчур сладкого блюда. И это затягивает.

Я позволяю силе течь дальше, и сияние молнии становится ярче.

Я замечаю, как некоторые соргинак, что были в садах, остановились, не приближаясь, но внимательно наблюдая за мной, за молнией. И я просто хочу, чтобы это продолжалось, чтобы энергия покидала меня, превращаясь в разрушительный свет.

— Что ты чувствуешь? — спрашивает ведьма.

— Силу.

— Что в конце этой силы? — настаивает она, и я понимаю, что ей нужен настоящий ответ, что она хочет, чтобы я выяснила это.

Поэтому я закрываю глаза и, не прекращая выпускать энергию, пытаюсь разглядеть, что ждёт в самом конце. Но ничего не нахожу.

Я освобождаю ещё больше силы, жгу её, будто это расчистит мне дорогу, и только тогда начинаю ощущать усталость.

Передо мной открывается бездонная тьма, бесконечная пропасть, дно которой скрыто во мраке.

— Там ничего нет, — выдыхаю я.

Я ослабляю мощь молнии.

— Продолжай, — приказывает ведьма. — Не останавливайся.

Я сжимаю пальцы в кулак и втягиваю руку к себе, потому что мне уже тяжело просто удерживать её поднятой, но подчиняюсь.

Я замечаю, что мои ноги дрожат.

— Не прекращай, — предупреждает она, видя, что я ослабеваю.

Сердце бьётся быстрее, пульс скачет, мне не хватает воздуха, словно я бесконечно долго бегу в гору.

— В конце силы — пустота.

— Это пустота или смерть? — спрашивает она.

По моему телу пробегает холод. В голове вспыхивает образ жуткого Эрио, того самого дня, когда Кайя спасла нас от хиру… и от меня самой: его огромные рога, безжизненные, пугающие глаза.

— Смерть, — выдыхаю я.

— Остановись.

Я закрываю силу, запираю её внутри, и молния, свет, грохот исчезают, будто их никогда не было.

Тёмное облако над нашими головами рассеивается, и солнечный свет падает на выжженный круг в центре двора.

Я падаю на колени, тяжело дыша.

— Так работает ваша сила: она связана с вашей жизнью. Вы можете использовать её бесконечно, если будете хорошо подготовлены, но стоит вам превысить свою выносливость, и магия начнёт черпать энергию из самой вашей сущности, поглощая вас, пока не останется ничего.

Соргина приседает, поднимает с земли камешек, кладёт его на раскрытую ладонь и на мгновение закрывает глаза.

Затем камень начинает меняться. Он растёт, шевелится, дрожит, превращаясь в стебель, который она держит пальцами, а из него распускается цветок, прекрасная ромашка с бархатистыми лепестками, переливающимися на солнце. Никогда прежде я не видела такой простой, но такой совершенной красоты.

Но теперь я замечаю алую отметину, что появилась у неё на запястье.

За это она заплатила цену.

— Ева, теперь твоя очередь, — говорит она строгим голосом. — Оторви один лепесток, не повредив весь цветок.

Ева поднимает подбородок, делает шаг вперёд, и я вижу вызов в её взгляде, когда она поднимает руку и начинает.

***

Ещё болят ноги. Чувствую в них усталость, как и в плечах, будто я несла на себе невыносимый груз целую вечность.

Ева оставила меня, чтобы прогуляться с Каспером и Юль. Кажется, она пытается наладить с ними отношения, хотя всё ещё носит в себе сложную, трудно заживающую рану. Но не неизлечимую.

Я иду вдоль реки. Спуск пологий, ведёт к лугу, покрытому мягкой зелёной травой, усыпанной мелкими цветами — оранжевыми и бледными, жёлтыми и красными.

Летний воздух тёплый, и я сменила грязную тренировочную одежду на лёгкое платье — намного более простое и воздушное, чем пышная, многослойная мода Львов, где чем больше тканей, тем выше статус.

В этом платье нет корсета; оно цельнокроеное, из невесомой лавандовой ткани, облегающее до талии. Вырез на груди, который в королевском дворе Львов вызвал бы скандал, обнажённые плечи, длинная юбка, спадающая до самых щиколоток.