Все проклятые королевы

— Ильхан — мой связанный, — подтверждает она. — Долгое время мы были только друзьями. Он любил одну женщину, я — нескольких мужчин, пока не нашли друг друга.

— Связь… заставляет? — осведомляюсь я, стараясь, чтобы мой вопрос не прозвучал оскорбительно.

— Нет. Обычно связь формируют с тем, кому доверяют. Нужно, чтобы между двумя уже было что-то: дружба, уважение, восхищение… без этого она не сработает. Поэтому нередко случается так, что со временем связь перерастает в нечто большее, потому что мы всегда выбираем того, кто уже дорог нам. Когда-нибудь, если я потеряю себя, Ильхан остановит меня.

— Как?

— Убьёт меня, — отвечает она спокойно, и я в ужасе смотрю на неё, пытаясь понять, всерьёз ли она это говорит. — Если наступит момент, когда во мне не останется ничего, что можно спасти, Ильхан прекратит моё существование. Он убьёт меня и будет обречён никогда не попасть в царство Мари. Он не воссоединится со мной в другой жизни. Не встретится и с Алексией.

По спине пробегает холодный, как дыхание зимы, озноб.

— Это уже случалось?

— Да, — честно отвечает она. — В наших ковенах хранятся истории о тех, кто сбился с пути, чтобы мы знали, как его не потерять.

Я задумчиво хмурюсь.

— Связь даёт твоему связанному власть над тобой?

— Нет, — говорит она, даже не раздумывая. — Она просто усиливает то, что уже есть между вами. И поскольку я уважаю его и доверяю ему, я прислушаюсь к нему, если он скажет мне остановиться. Между нами есть нечто магическое, связь, которая делает нас преданными друг другу, создаёт естественное желание защищать.

— Нужно очень сильно доверять другому человеку, — тихо замечаю я.

— Очень. — Она улыбается. — Алексий тоже должен будет найти кого-то такого: либо среди соргинак, либо среди смертных, как его отец.

Я молчу, переваривая её слова, обдумывая всё, что они означают. Алексий снова бегает по берегу, собирая камушки, позволяя воде ласкать его босые ступни, а затем приносит находки отцу, складывая их в его протянутую ладонь.

— Пока что можешь об этом не беспокоиться, — говорит Камилла, накрывая мою руку своей. — Ты ещё недостаточно сильна, чтобы Амарис или я не смогли тебя остановить.

В её улыбке сквозит лёгкая насмешка, и я с трудом заставляю себя улыбнуться в ответ.

— Но, возможно, вам с Евой стоило бы найти кого-то, кому можно доверять, чтобы он стал вашей связью бихоц. — Я отвожу взгляд, чувствуя себя неуютно. — Есть кто-то?

— А мы не можем провести этот ритуал между собой? — спрашиваю, хотя ответ мне уже известен.

Камилла подтверждает мои догадки лёгким кивком.

— Вы обе сильны, а значит, одинаково опасны. Связь должна быть с человеком или ведьмой, которая не обладает подобной мощью. — Она ждёт, но я молчу, и тогда она понижает голос: — А что насчёт капитана, который заключил сделку, чтобы спасти тебе жизнь в Лиобе?

Я резко поворачиваюсь к ней.

— Откуда ты знаешь?

— Ведьмы говорят, даже те, что живут в ковенах в Земле Львов. Насколько мне известно, этот украденный ребёнок всё ещё остаётся рядом с тобой, даже после того, как ты показала ему своё истинное лицо.

Я моргаю, стараясь найти хоть секунду, чтобы развязать узел в горле, но он не ослабевает.

Отвожу глаза.

— Нет. Не он. Теперь он уже не подойдёт для связи.

— А командир, ради которой восстала Эреа? Она тоже знает, кто ты на самом деле, верно?

— Возможно, — шепчу я, не слишком уверенно.

Камилла, кажется, чувствует, что разговор задевает неприятные струны, потому что больше не смотрит на меня, а переводит взгляд обратно на Ильхана и ребенка, которые всё так же сосредоточены на камушках.

И вдруг я кое-что осознаю.

— Ты знаешь, что Кириан пообещал ведьмам в обмен на мою жизнь?

Камилла улыбается с лёгким оттенком веселья, который меня немного тревожит.

— Да, знаю. Но не предам его секретов. Придётся спросить его самой, когда вы снова встретитесь.

Я сглатываю.

— Не беспокойся, Одетт. Не думаю, что его обещание как-то помешает твоим планам.

Я выдыхаю с бесцветным смешком и откидываюсь назад.

Сколько тайн, сколько лжи… Я устала.

Маленький Алексий падает у самой кромки воды, забрызгивая свою тунику. Ильхан тут же роняет камни, чтобы поднять его, и ребёнок уже готов разреветься, но отец подхватывает его, смеётся и переворачивает вверх ногами, щекоча.

Малыш заливается громким, звонким смехом.

Я невольно улыбаюсь.

— Ты любишь детей, Одетт? — вдруг спрашивает Камилла.

Я раскрываю рот, удивлённая. Никто никогда не задавал мне этот вопрос. Неважно было, чего хочу я, важно было только, чего захотела бы Лира, да и то формально, зная, что её долг перед короной — родить наследника от Эрис.

Но ответ почему-то рождается у меня на губах неожиданно легко.

— Да. Думаю, да, — отвечаю я, не без тени неуверенности.

Я вспоминаю повторяющийся сон, что преследовал меня всю жизнь: домик в лесу, роды, родители, держащие меня на руках. Каждый раз я просыпалась с горечью в животе, но не потому, что это был кошмар. Напротив, сон был наполнен теплотой, нежностью, любовью, ощущением безопасности… И я скучаю по этому, жажду этого. Я знаю, что никогда не смогу получить это с моими родителями, но, может быть… когда-нибудь… я смогу стать этим для кого-то другого.

— Всё будет хорошо, — говорит Камилла.

Я чувствую порыв вернуться к теме ведьм и обещания, но слишком вымотана, и в конце концов отступаю.

Мы сидим рядом, наблюдая за Алексией и его отцом, пока время неспешно течёт вместе с рекой, а детский смех по-прежнему звенит в воздухе.

— Возможно, я смогу спросить его скоро, — предположительно говорю я.

Камилла внимательно смотрит на меня.

— Знаешь, как его теперь называют Львы? — спрашивает она.

— Кириана?

— Паладином Гауэко. — Она чуть улыбается. — Они делают это в качестве оскорбления.

Я тоже усмехаюсь.

— Готова поспорить, ему это нравится.

Одетт снова смотрит на Алексия и Ильхана.

— Вам ещё нужно тренироваться. Ещё немного, Одетт, и ты будешь готова сопровождать Паладина Гауэко.

Глава 30

Кириан

Ещё одну минуту с ней.

Я повторяю это себе снова и снова: ещё одну минуту… хотя это ложь.

Воздух густой, тяжёлый. В нём нет ничего, кроме порохового дыма, ржавого запаха крови и криков… Крики наполняют всё вокруг, как плотная, осязаемая субстанция, такая же явная, как дым или тела.