Вспаханное поле

пашню, покорилась.

— На пашню?

— Ага. Гринго вспахали поле, а по пахоте ей было

трудно скакать, и она сдалась.

— С каких это пор объездчики ищут пашню? — пре¬

зрительно сказал Сория.— Видно, ты из тех ездоков, что

сидят в седле, как собака на заборе.

Он повернулся спиной к Сеферино и ушел в ранчо.

Сеферино, минуту назад так гордившийся своим подвигом,

сник. Он расседлал лошадь, отер с нее пот и пустил в та¬

бун. Но по натуре он был не из тех, кто долго страдает

от упреков. Он подошел к Панчо, который тихо сидел,

глядя в поле, объятое сумраком, и стал рассказывать:

— Я не давал ей спуску, не моя вина, что ее потянуло

на пашню. Чего она только не выкидывала, но так и не

смогла меня сбросить... А уж как ей хотелось!

54

Не обращая внимания на молчание Панчо, по-прежне¬

му задумчиво смотревшего в степь, он с жаром продол¬

жал:

— Знаешь, когда я вырасту, я стану объездчиком.

Панчо все молчал.

— От тебя слова не добьешься,— с досадой сказал

Сеферино.

— А что мне говорить?

— Да хоть что-нибудь... Например, что ты будешь

делать, когда вырастешь?

Не отрывая глаз от степи, Панчо коротко ответил:

— Что делаю, то и буду делать. Здесь останусь.

Сеферино стало скучно. Он охотно растолкал бы Панчо

или, затеяв драку, хватил бы его плашмя мачете, чтобы

вывести из этого созерцательного состояния. Однако он

решил оставить его в покое и ушел в ранчо. Войдя, он сра¬

зу понял по лицу крестного, что его дурное настроение

уже прошло, и хотел было объяснить, что попал на паш¬

ню нечаянно, но мать, взглянув на него, спросила:

— Где Панчо?

— На дворе.

Марселина вышла. Хотя все вокруг тонуло в полутьме,

она тотчас нашла взглядом Панчо и сразу заметила, как

сосредоточенно он смотрит в мглистую даль. Выражение

его лица пробудило у нее воспоминания о далеком про¬

шлом.

— Весь в мать,— прошептала она. Потом, повысив

голос, сказала: — Пойдем, сынок... Зачем ты сидишь один

в темноте? Что это у тебя за привычка?..

Панчо встал, но взор его, как бы вобравший в себя

сумеречную мглу, не прояснился и лицо сохраняло строгое,

почти суровое выражение, которое так беспокоило Мар-

селину.

— Нехорошо оставаться на дворе, когда уже темно,—

мягко добавила она.— В это время бродят души грешни¬

ков, поэтому я и зову тебя домой.

Она вошла в дом. Следом за ней вошел и Панчо.

Они поужинали и, как обычно, сразу пошли спать. Ре¬

бята легли в комнате, смежной с кухней. Сеферино соби¬

рался описать Панчо во всех подробностях, как он объ¬

езжал лошадь, но, так как тот продолжал упорно молчать,

у него пропала всякая охота рассказывать. Скоро на поч¬

товой станции воцарилась тишина. Лишь изредка слы-

55

шалея крик совы или отрывистый лай собаки. Поздней

ночью Сеферино спрыгнул с кровати, подбежал к двери,

прислушался и, вернувшись назад, стал трясти Панно:

— Вставай!.. Вставай!..

Тот встрепенулся и вскочил.

— Что такое?.. Что случилось?..

— Ты слышишь?.. Слышишь?.. Гурт!—дрожащим от

волнения голосом крикнул Сеферино и, снова подбежав к

двери, стал жадно прислушиваться.

Издалека доносился топот тысяч копыт и лай, на ко¬

торый откликнулись собаки с почтовой станции. Потом

проснулась асьенда — замычали коровы, послышались

крики и свистки.

Во всех этих приглушенных расстоянием звуках,

раздававшихся в ночной тишине, было что-то невыразимо

печальное.

— И из-за этого ты меня разбудил? — недовольно про¬

бурчал Панно, снова ложась в кровать.

Сеферино не слушал его. Он все еще стоял на пороге,

всматриваясь вдаль, словно надеялся различить во мраке

гурт и погонщиков верхом на лошадях. И, только когда

топот совсем затих, он покинул свой наблюдательный пост

и лег, а минуту спустя сказал с искренней грустью:

— Эх, жаль, что я еще молод!.. До чего мне хочется

поскорее вырасти и стать погонщиком!..

Еще не заснувший Панно проворчал:

— А ну тебя! Ты сам не знаешь, какая работа тебе

нравится: то возчиком хочешь быть, то объездчиком, то

погонщиком...

Из угла, где спал Сеферино, донесся вздох, за кото¬

рым последовало пояснение:

— Кем работать — дело десятое... Мне бы только ез¬

дить с места на место и все время видеть новое. Невтер¬

пеж мне сидеть здесь, на станции.

Они перестали разговаривать и тут же заснули.

Когда Сория узнал, что на поезде, прибытием которо¬

го откроется железнодорожное сообщение с Мертвым Гуа¬

нако, приедет его бывший командир Вильялобос, он по¬

требовал свою лучшую одежду и приготовил пегого. Он

жалел, что у него уже нет военной формы, в которой он

мог мы предстать перед полковником, и в утешение себе

56

тщательно вычистил скакуна и надел на него лучшую

сбрую. Наконец он крупным шагом поехал в селение. Хо¬

тя пегий был уже стар, он еще сохранял бодрый вид.

У Сории никогда не было такого верного коня. Поэтому,

несмотря на свою парализованную ногу, он ездил на нем

без малейших опасений. Он не сдерживал жеребца, когда

тот играл,— ему было приятно, что животное кажется

строптивым. Для того, кто умел в свое время обуздывать

диких лошадей, было бы унизительно ехать на какой-ни¬

будь старой кляче. К тому же, хоть Сория и не владел но¬

гой, руки его еще крепко держали поводья.

У въезда в селение он увидел флаги, поднятые по слу¬