Второе пришествие

– Вы разве меня не поняли? - удивился или сделал вид, что удивился епископ.
– Лютер начал реформацию погрязшей в грехах католической церкви. Я хочу начать реформацию погрязшей в грехах православной церкви. Вот, собственно, и все.

– Вы считаете, это совсем малым?

– Из маленького зерна вырастает большое дерево. Правда, далеко не из каждого. Посмотрим, что поднимется из моего.

– Вы понимаете, к каким последствиям это может привести, Владыка?

– Только Бог знает о последствиях, мы же можем смиренно предполагать и следовать его предначертаниям.

– Пусть так, но и смиренное предположение тоже важно.

– Согласен, - спокойно, даже, как показалось, Чарову, равнодушно ответил епископ Антоний.
– Но ведь можно смиренно предположить, что будет, если не проведем назревших перемен.

– И что же, по-вашему, будет?

– Окончательная деградация, которая приведет к гибели церкви.

– Не думаю, что все так печально.
– Чаров уже не без труда сдерживал свои эмоции.

– Каждый думает по-своему. Я - так, вы - так. Пусть Бог нас рассудит, кто прав.

Чаров решил переменить тактику.

– Согласен с вами, что церковь не идеальна, в ней есть недостатки, нуждающиеся в исправлении. Но опыт показывает, что крайне важно выбрать верный способ для достижения этой цели. Если же он не правильный, то он ведет не к исправлению, а к разрушению. А, согласитесь, это две большие разницы.

– А вот в этом вопросе, Валериан Всеволодович, я с вами полностью согласен. Правильный выбранный способ - залог успеха. Я много размышлял, каким путем идти, анализировал, что было в прошлом. И пришел к однозначному выводу: никакие паллиативы не помогут, они будут быстро нивелированы. Все пойдет прежним путем, разве чуть подбелят фасад. Но такие перемены меня не устраивают.
– Неожиданно епископ наклонился к протоирею.
– А дело все в том, что менять надо практически все. Ничего не работает или работает во вред. Можете передать патриарху мои намерения. Совсем скоро я оглашу их публично.

Епископ Антоний встал, давая понять, что разговор исчерпан. Проклиная своего собеседника, то же самое был вынужден сделать и Чаров. Он не припомнил, ненавидел ли он кого-то так сильно, как этого человека. По крайней мере, в последнее время - уж точно . Правда, есть о чем доложить патриарху, хорошо уже то, что стали известны намерения епископа. И эта борьба будет не на жизнь, а на смерть.

35.

Чаров ушел уже давно, а епископ Антоний продолжал сидеть в том же кресле. Он даже не пошел провожать гостя, он был так поглощен своими мыслями и переживаниями, что не сразу заметил его уход. Впрочем, ему было совершенно не до Чарова, что о нем думать, он слишком мелкая и зависимая сошка. Что ему король приказывает, тот его слуга и делает. Но одну вещь этот протоирей продемонстрировал сегодня со всей очевидностью - там, наверху крайне встревожены его появлением в Москве. И еще одну вещь наглядно показал Чаров ему - то был визит врага. И все, кто его послал, тоже враги. И в этом вопросе не должно быть никаких иллюзий, любая попытка с их стороны достигнуть компромисс, - не более чем обман, очередной маневр на бесконечной войне.

Епископ Антоний подумал о том, правильно ли он поступил, сообщив Чарову о своих намерениях? Он не собирался этого делать, все произошло совершенно спонтанною. Словно бы кто-то неведомый и могущественный заставил его так поступить. Таким образом, он объявил, что им следует бояться. А значит, облегчил их задачу по противодействию ему. С другой стороны сам себя поставил в ситуацию, когда уже отступать невозможно. И придется сделать то, о чем он сообщил этому Чарову, а, следовательно, и патриарху и всему его окружению. Легко представить, как будет растревожен этот улей, какое оттуда раздастся жужжание.

Епископ встал и прошелся по комнате. Он не испытывал страха, но чувство тревоги было хорошо различимым. Но было бы странным, если бы оно не дало о себе знать. Ведь он решился, можно сказать, на исторический поступок. И никто сейчас не знает, как сложится его судьба, хотя он думает о ней не так уж много. В тех событиях, которые могут вскоре разыграться, ее значение самое ничтожное.

Когда он решил отправиться без разрешения патриарха в Москву, он и не думал о столь радикальном варианте, как провозглашение реформации. У него вообще не было на тот момент никого четкого плана, даже более или менее ясного представления о том, что он будет здесь делать. Его гнала сильнейшая потребность начать какие-то действия. Больше пребывать в пассивном состоянии он не мог. Подспудно в нем жило ощущение, что когда он окажется на месте, нужная ему идея придет сама собой.

Так и случилось. В книжном магазине, который ему попался по дороге, он наткнулся на книгу о Лютере. И все мгновенно встало на свои места. Как он мог раньше об этом не подумать, вот тот исторический пример, который ему подсказывает, как следует поступать.

Реформация православия, церкви - вот что, как воздух, требуется сегодня. Коренные изменения системы во всех ее частях и проявлениях. Только в этом случае она будет обладать правом на дальнейшее существование. Сейчас же она им владеет незаконно, оно никак и ничем не оправдано. Если структура не может и не желает меняться, она должна исчезнуть. Отсутствие перемен - самое яркое свидетельство предстоящей смерти. Ведь мертвый не может меняться. "Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв". Так писал Иоанн в послании Сардийской церкви. Но это относится отнюдь не только к ней.

Почему родившееся, как живое, становится через какое-то время мертвым, физически не умерев, задал епископ сам себе вопрос. Потому что возникает иллюзия, что произошло овладение абсолютной истиной. Но это не только не возможно, но и не нужно, вредно и опасно. Овладение абсолютной истиной означает конец всего, полную аннигиляцию. Откуда появилась у него эта мысль, он не знал, но сразу же уверовал в нее. Всякий смысл существования человечества прекращается, возникает взрыв, ликвидация всего и вся. Именно поэтому нам не нужна религия, которая утверждает незыблемость и окончательность своих постулатов, нам нужна религия, которая бесконечно изменяется и вибрирует вместе со всем миром. Нет ничего страшней застоя, раз и навсегда застывших, как сталактиты, догм. Вот против этой мертвечины ему и предстоит борьба.

У него мало времени, он не знает, что его противники способны придумать, дабы воспрепятствовать его намерениям. Но, зная их, готовым надо быть ко всему. Поэтому следует действовать незамедлительно. Епископ Антоний на мгновение задумался. Надо срочно отправляться к Вениамину. Но предварительно заготовить тезисы.

36.

Чаров, не обращая внимания ни на знаки, ни на сигналы светофора гнал свой джип по улицам. Он понимал, что ему неизбежно придут квитанция о штрафах, но сейчас это его волновало в последнюю очередь. Полученная им от епископа информация буквально жгла его. Он даже предположить не мог, что услышит нечто подобное. И сейчас в его голове сигналила лишь одна мысль: скорей доложить обо всем патриарху.

Этот человек обезумил, думал он об епископе Антонии. Кем он себя вообразил? Великим реформатором. Козе ясно, никаких реформ он не совершит, а вот вред церкви способен принести огромный. Если его не остановить, все дорого заплатят за опасные фантазии этого безумца. Он всегда представлял большую угрозу, но все же никто не предполагал, что он способен пойти на такой шаг. И это отнюдь не блеф, он говорил о своих намерениях абсолютно серьезно. Достаточно было взглянуть на его лицо, посмотреть ему в глаза, чтобы понять, что он готов совершить такой поступок, что он давно и последовательно шел к нему.

Он ненависти к епископу Чаров даже вспотел. С каким бы удовольствием он бы его уничтожил. Церковь дала ему все, вознесла на большую высоту. И вот его благодарность. Ничего, он сейчас обо всем сообщит патриарху, а тот такое не прощает. Епископ получит по полной программе. Давно ему надо было лишать сана. И тогда он был бы нейтрализован. А что говорит какой-то расстрига, до этого мало кому есть дело. Многие болтают ужасные вещи про религию, духовенство, но кто обращает внимание на их слова. А они как были, так и есть. И будут еще тысячу лет. Или две тысячи. Впрочем, это уже не важно.