Второе пришествие

– Я не могу решить этот вопрос так сразу. Слишком много времени прошло с тех пор. Я не такой, как они, я должен понимать, куда и зачем иду. И чем это все завершится. Они же этого, к сожалению, не понимали, их позвали - и они пошли. И мы видим, чем это все кончилось. Я не готов стать бездумно соратником даже Богу.

Какое-то время Иисус смотрел на Марка, затем внезапно улыбнулся.

– Я не ошибся в вас. Думайте, решайте. Но моя просьба остается в силе - помочь мне объявить о себе.

– Я подумаю, как это лучше сделать.

– Хорошо.

– Могу я обратиться к Вам с просьбой?
– проговорил Введенский.

– Разумеется, Марк.

– Меня всегда сильно волновала сцена Вашего разговора с Понтием Пилатом. Но в Новом Завете она описана очень скудно. Я никогда не верил, что она ограничивались этим коротким обменом реплик. Мне бы хотелось узнать, что там на самом деле происходило.

Иисус какое-то время стоял в раздумье.

– Вам, в самом деле, очень интересно?

– Интересно - это не совсем то слово. Для меня тот разговор имеет мировоззренческое значение.

– Пойдемте в другую комнату, - предложил Иисус.

Они поднялись на второй этаж, здесь Введенский еще ни разу здесь не был. Он почему-то подумал, что они окажутся в личных покоях Иисуса и Марии, но Христос ввел его в почти пустую комнату. Кроме нескольких стульев и стола тут больше ничего не было.

– Садитесь, - сказал Иисус.
– Ничего не бойтесь, не шевелитесь, не произносите ни слова.

Введенский невольно бросил взгляд на Него и удивился тому, каким взволнованным Он выглядел. Грудь учащенно дышала, глаза ярко блестели, и щеки были очень бледными.

Иисус сел рядом с Введенским. Он ощутил едва заметное прикосновение к себе Его руки.

– Смотрите, - прошептал Иисус.

Что-то неуловимо изменилось в комнате, а еще через мгновение она исчезла. Введенский увидел освещенную ярким солнцем преторию. И двух людей. Один стоял на невысоком подиуме, одет был в тогу. Другой - в широкой полотняной рубашке, разорванной на груди. Оба смотрели друг на друга и молчали. Введенский не сомневался, кто из двоих Спаситель, а кто прокуратор Иудеи.

– Ты Царь Иудейский?
– неожиданно строго, но в общем не слишком сердито спросил Понтий Пилат.

– Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда.

Какое-то время наместник оставался неподвижным.

– Итак, Ты Царь?
– вдруг спросил он.

– Ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего.

– Что есть истина? Я хочу знать. Многие так говорят.

– Истина та, что возвышает. Если чувствуешь, что становишься ближе к Богу, значит, ты на ее пути.

– Разве можно к нему приблизиться?
– удивился Понтий Пилат.

– Зачем тогда нужен Бог, если к Нему нельзя приблизиться, - слегка удивился Иисус.
– Бог, который недосягаем, страшный Бог. Он может принести только вред.

– Ты так говоришь?
– изумился наместник. - Но даже если это и так, где же взять такого Бога?

– Бог всегда в душе. Посмотри в нее как можно глубже - и ты Его отыщешь.

– Ты так говоришь, будто сам смотрел.

– Так оно и есть. Когда я смотрю в свою душу, то вижу Его.

– Что же ты и мне предлагаешь...

– Сам решай. Нельзя прийти к Богу насильно. Не должно быть принуждения ни в чем. А тот, кто в принуждении повинен, никогда не войдет в царство божье. Подумай об этом, римский наместник.

Понтий Пилат неопределенно кивнул головой, затем вышел из Капитолия. Он обратился к стоящей толпе.

– Я никакой вины не нахожу в Нем.

Изображение исчезло, на его место вернулась комната. Введенский посмотрел на Иисуса.

– Теперь вы знаете, как все было на самом деле.

39

Введенский и Вера возвращались домой. Пока Введенский общался с Иисусом, Вера все это время провела с Марией Магдалиной. Введенскому почему-то казалось, что между женщинами состоялся важный разговор. По крайней мере, так все время нашептывала ему интуиция. И сейчас он с нетерпением ждал, когда его спутница начнет рассказывать, о чем шла речь между ними. Но всегда, когда дело касалась Веры, он старался проявлять осторожность, ее реакция на его расспросы могла быть непредсказуемой. Лучше подождать, когда начнет говорить сама.

Но на этот раз долго Вера не стала его томить. Внезапно она резко повернулась к нему.

– Ты знаешь, о чем мы разговаривали с Марией?

– Не знаю, - ответил Введенский.

– О нас с тобой.

– О нас? - удивленно спросил он, ничуть тому не удивляясь.

– Нет, конечно, не только о нас, но это была главная тема.

– О чем же вы говорили конкретно?

– О любви, браке, чувствах, сексе.

– Даже о сексе?
– Теперь он удивился уже искренне.

– А что тут такого, тема, как тема. Почему ты удивился?

– В Новом Завете о сексе ни слова.

– Я тоже сказала об этом Марии.

– Что же она ответила?

– В Новом Завете много чего нет, что было на самом деле.

– Ладно, оставим Новый Завет на время в покое. О чем вы говорили конкретно?

– Я спросила ее, как она относится к сексу без брака? И вообще, как она относится к браку? И к сексу?

Введенский от неожиданности едва не врезался в двигающуюся впереди машину, затормозил в самый последний момент. До сих пор он не мог и представить, что у них могут начаться сексуальные отношения, пока они не повенчаются. Для Веры такое поведение было сродни категорическому императиву. Так ему казалось до сегодняшнего дня. Но сегодня - день открытий. Что он ему еще принесет?

– И что она ответила?

– Мария сказала, что есть любовь и есть и брак. Любовь позволяет делать все, что хотят любящие. В том числе и заниматься любовью. Если двое любят друг друга, то секс между ними не грех. Брак же всего лишь ритуал, есть он или нет, не так важно. Они с Иисусов вместе вот уже две тысячи лет. Но никогда не оформляли никаких отношений. Мария потом мне сказала: Иисус сильно страдал, видя, что христианство превращается в царство догм и ритуалов. Он проповедовал любовь, а не соблюдение обрядов. Ни один из них не имеет никого отношения к Его учению. Это все ложь и обман, единственная цель которых - зарабатывать деньги, удерживать людей в орбите своего влияния. Они сильно переживали все эти века, видя, что происходит.