Выжить в Антарктиде

– Каким образом моя неквалифицированная работа может способствовать будущему взлету на политическом поприще? – спросил Ги.

– А, вы мечтаете о политике! Как же я не догадался, – д’Орсэ усмехнулся. – Но политика требует деликатности и специфических навыков. Один из них – умение молчать и подчиняться, когда это выгодно.

– Мне выгодно вам подчиняться?

– Через неделю увидим. Вам предстоит много физической работы и еще больше умственной. Сможете стать отличным автомехаником за семь дней, значит, из вас выйдет толк и в остальных вещах. Не сможете – идите и грешите, как говаривал мой отец. Только не забывайте, что грехи ведут на адскую сковородку, причем иногда еще при жизни. Вы хотите попасть в ад?

– Не хочу.

– Правильно. Но ад я вам все равно устрою. Здесь и сейчас ваша счастливая пора юности закончилась, пришла пора темной стороны медали.

*

Сразу после взрыва метеорита погода в долине держалась поначалу в рамках терпимого, какой она бывает в преддверии зимней ночи на севере Франции. Ветер не слишком злобствовал и даже разгонял поднятую пыль, очищая воздух. Температура падала, конечно, но не резко, и костер, разведенный Белоконевым, вполне справлялся с функцией обогрева. Пламя весело потрескивало, взметая снопы искр и практически не чадя. Вот только вид неспокойного неба напрягал. Что-то там вверху шевелилось, плохо видимое в сгущающейся темноте, и глухо недовольно ворчало.

В детстве Ги Доберкур любил наблюдать за небом – не только за звездами, но и за меняющимися облаками. Он любил грозу и свежесть озона, и мощь, сотрясающая тучи, неизменно приводила его в восторг. Однако местная гроза, неумолимая и беспощадная, не будила в нем восторга, хотя по привычке он продолжал отслеживать ее приближающуюся поступь. Ги с тревогой наблюдал, как облачный покров все чаще освещался сполохами, и как сумерки от этих вспышек делались плотнее и гаже. Ветер тоже усиливался, вовсю хлопал брезентом, забавляясь, носил в воздухе обрывки ткани и упаковочного материала и едва не гасил костер.

Его спутники, однако, настолько устали – физически и морально, – что приближающийся шторм уже не был способен выбить их из колеи. Тем не менее, было понятно, что совсем скоро им предстоит искать иное убежище, возможно, перейти в разбитый вертолет. Вертолет Доберкуру было откровенно жаль – отличная машина, и план был неплох, - но он давно уже привык относиться к поворотам судьбы со смирением.

Ги сидел чуть поодаль и держал пластиковую тарелку с невнятной овощной бурдой. До сих пор еда оставалась для него последним удовольствием, от которого он не спешил отказываться, но увы, в нынешнем походе с поваром им катастрофически не повезло. Мало того, что продукты были не первой свежести, и их пришлось сначала откапывать из грязных завалов, так еще и Белоконев, взявшийся руководить кухней, не отличался любовью к готовке. Рагу из замороженных овощей с рисом у него подгорело, чай отдавал железом, а пластмассовая вилка никак не желала воткнуться в дольку резинового баклажана.

У костра царило ненормальное оживление. Народ сидел кто на чем в окружении обломков, все чумазые и израненные, но при этом самозабвенно разражались хохотом над всякими плоскими шутками. И чем сильнее хмурилось небо, и громче гудел ветер, тем жарче становилось веселье на самом пределе сил. Живая иллюстрация к пиру во время чумы.

Из своего уголка Ги наблюдал за спутниками. Белоконев рассказывал очередную историю, приключившуюся с ним, когда он ходил в поход со своими школьниками. Русский вертолетчик со сломанной рукой, судя по хитрой физиономии, готовился принять у него эстафету и рассказать байку из своего прошлого. Актер Сергей Давыдов в компании с мальчиком временами о чем-то заговорщицки шушукались, но не забывали при этом смеяться в нужных местах. Только Жак Дюмон сидел нахохлившись, так как не понимал ни слова по-русски. С едой Дюмон уже разделался и теперь подпирал подбородок в позе роденовского Мыслителя, то и дело поглядывая на грозные тучи.

Патрисия с чашкой чая в руках подошла к Доберкуру и пристроилась на деревянном ящике сбоку, Ги пришлось слегка подвинуться, чтобы дать ей побольше места.

– Никогда не понимал резонов д’Орсэ, – негромко произнес он, – почему именно Жак?

– Именно у него оказались дневники того немца, – скупо уронила Патрисия.

– Ну и что? Если я отберу дневники, то они окажутся у меня.

– Ты слишком крупная фигура, чтобы тобой рисковать, – Пат попыталась улыбнуться.

– Среди нас столько кандидатов на вылет, что мы без труда нашли бы, кем его заменить. Грач, Ишевич, Громов, твой муж – любого можно пустить первым.

– Мы не знаем, что нас ждет в пещере. После Советов все ловушки могут быть обезвреженными, но могут появиться и совершенно новые. Одного Жака на все не хватит.

– Ты заговорила как циничная стерва. С чего бы это?

– Ги, я не хочу использовать план Б. Давай провернем все тихо и мирно, тем более, мы лишились русского вертолета. Из-за астероида наверняка начнутся сбои, туристов будут вывозить из Антарктиды без лишних придирок и досмотра. Нам это на руку. Стоит лишь уповать на то, что взрыв прикончил недругов, а землетрясение доделало то, что не доделал метеорит, и нам никто в пещере не помешает.

Ги одарил ее долгим взглядом, потом взглянул в сторону костра, где сидел Кирилл Мухин. Сидел он, кстати, довольно близко, и при желании, мог подслушать – если и правда понимал по-французски.

– Это из-за мальчика, да?

– С чего ты взял? – Как и предполагалось, Патрисия все отрицала.

– Ты боишься. Меня боишься. Боишься, что я тебя заставлю.

– Ну, если хочешь, то да, я против того, чтобы прикрываться детьми! Я изначально это говорила. Скоро Поль приведет с перевала выживших. Нет, не военных, – Патрисия поморщилась от очередного взгляда, который бросил на нее Доберкур, – а наших гостей. Они окончательно решат проблему лояльности. Поэтому ребенка лучше не вмешивать.

– Мальчик сам виноват, что сунулся крокодилу в пасть, – улыбнулся Доберкур. – Заметь, это был целиком его личный выбор, я и пальцем не пошевелил.

– Обещай, что и впредь не пошевелишь!

Ги снова посмотрел на Кирилла. Он до конца не был уверен, что мальчик не подслушивает. Было кое-что настораживающее в его поведении на корабле и на Кинг-Джордже. Пронырливый ребенок постоянно крутился рядом в самые ответственные моменты. Сейчас этот вопрос легко можно было закрыть раз и навсегда.

– Я не стану ничего обещать.

– Послушай, этого нам не простят. Подымится шум, его отец небедный человек, он не спустит. Даже если выяснится, что мы всего лишь подвергали его жизнь угрозе, ребенок в силу возраста не сможет смолчать. С ним не договоришься, как с Громовым, поэтому давай сделаем так, чтобы исключить его из числа заложников. Будут другие.

– Если будут! Твой муж еще не вернулся, а когда вернется, то вполне может притащить с собой не туристов, а тех самых военных. И что тогда? Нет, Пат, мы сделаем так, как я скажу. Ребенок уже у нас в руках, и он отличный аргумент.

– Это ошибка.

– Нет. Я поручаю заботу о мальчике тебе, – произнес Ги, чуть повышая голос, потому что ветер относил звуки в сторону. – Ты женщина, а он нуждается в материнской ласке, и будет естественно, если ты проявишь сочувствие. Держи его все время при себе, чтобы с ним ничего раньше времени не случилось.

– Это ошибка, Ги, – повторила Патрисия.

– Это необходимость. Сама сказала, что ребенок не сможет смолчать. И чтобы он не выдал нас, его придется убить.

При этих словах Кирилл дернулся и пролил себе на штаны горячий чай.