When the Mirror Cracks

– Может я бы и не думал так, – усилием успокаивая себя, проговорил Тим. – Если бы мне было дозволено приблизиться к нему. Но я лишен такой чести, поэтому говорю то, что вижу.

– Это бесполезный разговор, – оборвал его Тодд. – Мне пора. Я обещал, что ушел ненадолго.

Дрейк только рассмеялся ему в спину.

Весь день Дик не мог понять, что не так.

Джейсон был… странным. Одновременно с ним и не с ним, словно что-то угнетало его и не давало покоя. Брат почти не разговаривал, отводил взгляд или наоборот, смотрел слишко пристально и внимательно.

В какой-то момент Грейсон начал ощущать себя капризным ребенком, требующим внимания.

В какой-то момент Тодда словно достало все, и он попытался спрятаться от проблем, слишком долго принимая душ.

Дик пытался спросить. Пытался понять, что он сделал не так, чем обидел брата. Но не получал абсолютно никакого ответа.

Ближе к вечеру вернулись галлюцинации, но Грейсон только стискивал зубы и пытался сам различить, что реально, а что нет. За главный якорь реальности был взят отрешенный Джейсон.

– Тодд! – Дик решился вновь попытаться заговорить, когда стало совсем невыносимо. – Я ничем тебе не мешаю?

– Ты называл меня так только один раз, когда злился, – припомнил Джейсон.

Говорить Дику о том, что слова Тима его задели, он не собирался. Он пытался разделить отношение к брату на «свое» и «чужое», но путался, закапывался в десятки, а может и сотни, «если».

Что, если Тим прав?

Что, если все, что он сегодня услышал, – бред обиженного ребенка?

Что, если Дик не сможет восстановиться?

К глотке подступал ком, который Тодд не в силах был вытолкнуть из себя. Он надеялся, что все эти идиотские и ненужные размышления – результат продолжительной бессонницы, и ждал ночи, чтобы принять оставленные Альфредом таблетки и провалиться в глубокий вязкий черный сон.

Джейсон был не готов разговаривать с Диком. Джейсон был не готов в этот день поддерживать его.

Он и себя-то поддержать не мог.

– Я называю тебя так всегда, когда хочу вцепиться тебе в глотку, – тихо отозвался Грейсон.

Его разрывали на куски обида, тайны, вина, ненависть к себе. Воспоминания.

Хуже всего, конечно, было с воспоминаниями. Ну, может, еще с болью, но к ней Дик каким-то образом умудрился привыкнуть. Но от воспоминаний было не отделаться, и он продолжал уничтожать себя, никак не в силах решить, стоит ли признаться во всем хоть кому-нибудь или похоронить все в себе.

А лучше бы и вместе с собой, как иногда казалось.

– Я не в настроении, – сухо отозвался Тодд, глядя в стену.

«Час. Еще час, и его займет Альфред. Он уснет, а следом и я», – мелькнула в голове спасительная мысль.

– Ты не в настроении с тех пор, как уладил свое дело, – Грейсон не собирался отставать.

– Я его не уладил.

– Расскажи, – попросил Дик, которому на самом деле от отстраненности брата хотелось лезть на стену.

– Ты не готов, – хмыкнул Джейсон, надеясь, что это прозвучало не слишком грубо или пренебрежительно.

– Джей, слушай, я только хочу помочь.

– Ты поможешь, когда выйдешь отсюда и на коленях извинишься перед Тимом и Дэмиеном, – это уже точно звучит грубо, может быть даже зло, но Тодду плевать. Он выдохся.

Не зная, что ответить, Грейсон молча наблюдал за тем, как Джейсон встает и, стараясь не смотреть в его сторону, уходит в ванную. Кажется, брат моет руки.

Когда Тодд возвращается, Дик больше не пытается завязать разговор. Он снова провалился во тьму, и невидяще рассматривает свои шрамы, пытаясь вспомнить, как резал себе руку и чувствовал ли он в тот момент хоть какую-нибудь дополнительную к той, что уже была, боль.

Молчанка продолжается даже после того, как приходит Альфред.

Капельницу поставить было до удивительного просто. Грейсону не до иглы в своем теле – он всерьез думает о том, чтобы попросить брата вывести его из комнаты и помочь перебраться к себе.

Закрыться и никого не подпускать к себе теперь кажется лучшим вариантом.

Попросить Дик не успел. Действие капельницы накрыло его раньше, и он отключился.

Впервые на этом выжженном поле Дик видит маленький кустик травы, по которому беспощадно топчется его залитый кровью двойник.

– Я устал от тебя, – бессильно выдохнул Грейсон, глядя на свое же лицо.

– От себя ты тоже устал, – парировал двойник, вытирая тяжелые перепачканные сажей ботинки об остатки травы. – Ты хорошо подумал?

– Он возненавидит меня.

– Он уже тебя ненавидит, – двойник идет куда-то в сторону, но Дик не следит за ним. – Иначе бы он не устроил того, что устроил сегодня. Он устал от тебя. И ты это прекрасно знаешь.

Кроме шагов теперь слышится сдавленное рычание и звуки борьбы.

– Пусти. Пусти меня, тварь!

– Тише, малыш, – обманчиво ласково прошептал двойник. Дик поднял голову. – Ты же сам сказал, что меня не существует.

– Грейсон! Помоги! – извиваясь, закричал Дэмиен, с безумной надеждой глядя в его сторону.

– Нет! Дэмиен! – Дик попытался подбежать, но внезапно почувствовал ошейник на своем горле и тяжелую цепь, прикрепленную к кольцу в земле. – Не смей его трогать!!!

– Да ладно, – двойник рассмеялся. – Он тебе все равно не нужен.

Дэмиен пытался вырваться, но сопротивление было жестко пресечено. Двойник схватил его за волосы и, ухмыляясь, перерезал горло.

Свежая кровь брызнула ему на лицо.

– Нет!!! – заорал Дик, пытаясь сорваться с цепи. – Нет!

Он задохнулся и упал, выгибаясь, и чувствуя невыносимую боль во всем теле.

– Нет!..

– Птичка!

– Не надо! – выдохнул Грейсон, вновь изгибаясь. Пытаясь не дать брату шевелиться, Джейсон обхватил его и посадил, прижимая к себе.

Дик барахтался в кошмаре и вновь не мог выбраться сам, а Тодду оставалось только проклинать себя за то, что он не смог пересилить раздражение и столкнул брата глубже в пропасть, из которой вроде бы должен был вытаскивать.