Я знал его

Они поженились вскоре после так называемого Второго Удара. Они поженились и завели ребёнка. Сына. Он был очевидцем первых шагов человечества в начале нового века, годах ада после катастрофы. Ещё он видел, как руки Бога забрали его мать в мир живой смерти. Отец покинул его ради важной работы, самой важной работы на Земле, и они отдалились друг от друга. Некоторые говорят, что они никогда не были близки.

Мальчик вырос, и был грустным, и слову "нет" его никогда так и не научили. Однажды отец призвал его и приказал сражаться против множества гигантов, угрожавших его королевству, и он сражался, потому что не мог сказать "нет".

Он сражался, сражался и сражался, и с каждым поверженным гигантом умирала частица его. В конце концов, перед лицом всех потерь из-за его руки он пожелал смерти. И ему была дарована смерть. Он даровал смерть всем.

Но потом он пожелал иного, и мир в какой-то степени был восстановлен. Его выбор был выбором человечества. Каждый человек должен был выбрать. Между жизнью и не-жизнью. На текущий момент около двух миллиардов выбрали жизнь, включая меня и вас. Остальные заперты в снах друг друга, в месте без физических границ и индивидуальности. Массовый сон. Не сильно отличающийся от кошмаров, которые мучают вернувшихся из моря.

Немногие об этом говорят открыто, но это неопровержимый факт. В наши дни никто не рад ложиться спать. Я знаю, что они есть и у вас. Знакомые сны, в которых на вас глядят бесконечное число глаз, в которых ваше тело разлагается в кровь, в которых ваши мысли покидают вашу голову и их место занимают миллионы чужих. Вы уже не просыпаетесь с криками? Порой я думаю... что снится сыну? А вы?

– Бессмысленно думать, - сказал Айда Кенске, - и я всё это знаю. Вы позвали меня сюда только для того, чтобы попрактиковаться в рассказывании историй?

В баре, в котором он сидел, было немного народу. При взгляде из маленькой кабинки в дальнем углу остальные посетители у барной стойки терялись в море сигаретного дыма. Огоньки свободно висели в нём, как звёзды в облачном ночном небе.

Кенске оглядел мужчину перед ним, который связался с ним вчера, назвав его по имени, которое знали лишь его ближайшие контакты. Одно только это сделало поездку обязательной.

Мужчина был невысок и худощав, с зализанными назад волосами и тонкими усами, расположившимися на губе. Он излучал расслабленную уверенность - преимущество знания слишком многого о слишком многих вещах.

– Я ожидал, что вы немного знаете, - продолжил мужчина, - но где вы услышали остальное?

– Там и тут. Неважно, где я узнал.

– Думаю, неважно. У человека есть ненасытная жажда знаний, не так ли? Даже если это знание опасно и под запретом. Человек глупое создание, правда. Вы согласны?
– мужчина подождал ответа, но так его и не получил. Он добродушно пожал плечами.
– Что вы знаете о трагедии в Токио-2?

Кенске напрягся на своём месте, его пальцы сжали стакан.

– Немного, - признал он.
– Она была недостаточно давно для того, чтобы открыто говорить о теориях заговора. Много людей погибло в тот день.

– Да, погибли многие. Но настоящий вопрос в том, ради чего они погибли?

– Дайте угадаю, - сказал Кенске, - вы не скажете: "ради независимости"?

– О, она была толчком к действию, но не основной причиной. Радикалы, в некотором смысле, вызвали это. Смерти столь многих. На самом деле, я считаю, что это было по-своему неизбежно.

– Неизбежно?

– Ну, не предопределено или что-то такое. Логический исход.

– Херня, - яростно прошептал Кенске.
– Я знал много хороших людей, которые погибли тогда. Они не вернутся. Причиной был какой-нибудь одинокий псих, ненавидевший ООН. Наверное, озлобленный военный хуесос.

Мужчина, терпеливо улыбаясь, наблюдал, как Кенске расходует свой гнев.

– Кто-то из армии? Да. Озлобленный? В некотором роде, полагаю... но вы когда-нибудь думали о том, почему все официальные сообщения были задержаны? Почему тут же после этого ООН ворвались в страну, закрепив свою власть? Почему даже сейчас эта тема для разговоров остаётся табу?

– Пожалуйста, - сказал Кенске, - просветите меня.

– N2-бомба, даже не одна, не могла сравниться с разрушительной силой, уничтожившей Токио-2. Кроме того, в то время доступ к такому оружию был только у ООН. И почему Токио-2 не был восстановлен как гражданский город? Его местонахождение делает его логичным кандидатом. Он и по сей день находится под замком военных ООН. Вы не думали об этом ранее?

Кенске наклонил стакан вперед, сделав большой глоток. Он закрыл глаза и проглотил жидкость.

Мужчина мгновение наблюдал за ним и затем продолжил.

– Что вы знаете о серийных Евах?
– спросил он.

– Что Аска надрала им зад, а что?

– Ну, это популярная теория, да?
– мужчина остановился, чтобы сделать глоток его напитка. Он был тёмно-коричневым.
– Серийные модели никогда не предназначались для битв. Это не их основная функция.

– Не их основная функция?
– сказал Кенске.
– Постройка девяти Ев, которые не могут драться, кажется немного расточительным решением. И идиотским.

– Всё зависит от определений. Всё на свете зависит. Возьмём, например, этот бар, - он указал на помещение, в котором они находились.
– Некоторые видят его как логово греха. Некоторые видят его как место, в котором можно найти половых партнёров. Некоторые видят его как место для побега от реальности. У всех есть уникальный взгляд на него. Все они одинаково ценны, но, в конечном итоге, все не имеют значения.

– Потому что?

– Потому что только тот, кто его построил, знает его истинное предназначение. Когда вы создаёте что-то, оно свежо, девственно, чисто. Чистый лист. Но когда вы завершаете его, оно, наполненное вашими надеждами и стремлениями, должно войти в реальный мир. А когда оно входит, другие люди начинают добавлять в него функции или забирать их. И в конце концов, создатель умирает и его истинная цель забывается.

– И что? Вы говорите, что Икари Юи задумывала Ев не для сражений?

– Можно и так сказать.

– Вы можете платить за выпивку, - сказал Кенске, - но моё добродушие начинает кончаться. Ближе к делу.

– Евангелионы, какими вы и я их знаем, никогда не были в их истинной форме. Их причине существовать, если можно так выразиться. Они были тщательно заблокированы, и замки яростно охранялись теми, кто не понимал их природы. В некотором смысле, Ев было так много, потому что создатели совершенствовали формулу. От прототипа к тестовой модели, а от неё к производственной. А серийные модели были кульминацией их мудрости и надежды. С каждой завершённой моделью они приближались всё ближе и ближе к их идеалу.

И даже с астрономической ценой и ресурсами, требовавшимися для создания Евангелиона, власть имеющие разрешали постройку одного за одним, наплевав на прочие заботы. Словно больше ничего не имело значения. Вам не кажется это странным? Что даже со знанием о грядущих Ангелах на столь локализованную проблему тратили так много?

– И?

– Зачем делать девять, когда вы с такой же лёгкостью можете сделать десять?
– мужчина смотрел, как расширяются глаза собеседника.
– Или одиннадцать, или двенадцать, или тринадцать? Кто знает, сколько их ещё осталось. Даже я точно не знаю. К сожалению, хранение записей сейчас уже не то, как прежде, и...