Яромира. Украденная княжна

Было непривычно, и воительница долго смотрела ему вслед, когда он ушел. Потом пожала плечами. Ей не было разницы, где сражаться. Под рукой Буривоя — так под рукой Буривоя. За князем найдется, кому приглядеть. Стемид и Будимир от него взглядов не отведут.

— Я пойду с тобой, — твердо заявил ей Вячко, когда после за вечерней трапезой она рассказала ему о словах Буривоя.

Чеслава посмотрела него, подумала немного и кивнула. Вечеслав был добрым воином, и она привязалась к нему с тех пор, как отец изгнал его из рода. Сколько воды утекло с того дня…

— Я тебя не подведу, — без улыбки пообещал Вячко.

Она мыслила, что вести о том, что Яромира жива-здорова, как и встреча с княжной, его порадуют. Но он же, напрочь, сделался лишь задумчивее и мрачнее.

— Отец… воевода Будимир говорил со мной, — нехотя сказал Вячко, когда Чеслава спросила у него, почему он хмурился. — Теперь, когда княжна нашлась, он хочет вернуть меня в род.

У воительницы перешибло дыхание. Распахнув глаза, она посмотрела на ожесточенно скривившегося кметя. И проглотила следующий вопрос, потому что ответ был виден в его взгляде. Но Вячко все равно договорил.

— Но я ему не шелудивый пес, чтобы прогонять со двора, а потом сызнова заманивать мясной костью. Он был скор на расправу. Тотчас обвинил меня во всем. Даже князь так против меня не озлобился, как отец…

Чеслава прикусила язык, чтобы не влезать с непрошенным советом. Она думала, что Вячко был не прав. Что слишком погорячился сейчас — как слишком погорячился его отец тогда. Все же кровь не водица.

Но она ничего не сказала. Потому что есть решения, которые человек принимает лишь в одиночестве.

— Чеслава.

Воительница отвлеклась от своих мыслей и, бросив последний взгляд на начищенный меч, убрала его в ножны. За ее спиной в нескольких шагах остановился воевода Будимир. Он уже облачился в легкий доспех: кожаную рубашку из плотной, толстой кожи, на которую были нашиты металлические пластины. В одной руке он держал обитый железом щит, в другой — поводья жеребца.

Постаревший за несколько седмиц на много лет Будимир до рези в глазах напомнил Чеславе его отца, дядьку Крута, который приходился князю пестуном. Она моргнула, и странное видение исчезло.

— Да, воевода? — воительница отвела от его лица взгляд. И мысленно пожурила Вечеслава. Напрасно он накануне срубил с плеча.

Впрочем, все мужчины в их роду были такими: что дядька Крут, что Будимир, что Вячко…

— Присмотри за сыном, — тяжело попросил он. Говорить воеводе было трудно. — Знаю, что он с тобой будет.

Горло свело судорогой, и Чеслава не смогла ничего ответить. Лишь молчала кивнула, но Будимиру было довольно и этого. Блекло улыбнувшись ей напоследок, он развернулся и ушел, а у воительницы по спине пополз холодок. Чтобы не утонуть в дурном предчувствии, резко на нее нахлынувшем, она отправилась разыскивать Стемида. Ей было, о чем попросить уже его.

Воевода нашелся неподалеку от князя, который толковал о чем-то с Желаном Некрасовичем. Его воинов, приведенных из далекой степи, Ярослав оставлял позади. Стены Нового Града они отправятся брать без него. Кто-то должен был прикрывать их спину в этом безумстве: так сказал накануне ладожский князь, когда обсуждал со своими людьми предстоящую битву.

Поневоле Чеслава раз за разом возвращалась в мыслях к битве против хазарского каганата, которая случилась дюжину зим назад. Тогда она упустила князя в самом начале, а когда нашла, едва не стало поздно…

Она подойти не успела к Стемиду, а тот уже самодовольно ухмыльнулся.

— Не спущу с него глаз, не тревожься, — он загодя угадал, о чем она хотела потолковать.

Впрочем, это было нетрудно.

— А княжич? — уперев в бока руки, спросила Чеслава.

— И с него тоже, — Стемид чуть помрачнел, свел на переносице брови, но затем резко мотнул головой, стряхивая с лица морок. — Ты себя тоже побереги. Где мы еще такую сыщем, — он улыбнулся и неожиданно притянул Чеславу к себе, похлопал по спине, едва не вышибив из нее весь дух, а ведь воительницу никто не посмел бы назвать слабой.

Она в ответ сжала его плечи обеими ладонями.

— Скоро свидимся, воевода, — шепнула на прощание.

Проходя мимо князя, встретилась с ним взглядом. Ярослав кивнул едва заметно, и на душе у нее потеплело. Перехватив покрепче меч, Чеслава заспешила обратно. Князь наметил выступление на раннее утро, и время приближалось неотвратимо.

— Чего ходила к ним? — воевода Буривой, вокруг которого собралась черноводская дружина, встретил ее вопросом и внимательным прищуром. — Скоро уж свидитесь. Князь твой сам сказал, что чужой конунг откроет для нас ворота.

Чеслава пожала плечами. Обычно она за словом в карман не лезла, но тут промолчала. Боялась, что воевода посмеется над ее дурным предчувствием, назовет еще, не приведи Перун, бабской блажью да слабостью… Как тогда ей дальше с ним говорить-то?..

Буривой хмыкнул, но спросить ничего не успел: вдалеке протрубили в рог, и воевода молниеносно вскочил на коня. Вячко подвел к ней кобылу, и Чеслава, перехватив из его рук поводья, взлетела в седло. Внутри все колотилось и сжималось, в ушах стоял стук собственного сердца и звук рога, разнесшийся далеко вокруг. Низкий, протяжный, он звал их на битву.

На битву, из которой вернутся не все.

Чеславе казалось, что весь мир застыл в тот миг, прислушиваясь, как звучание рога вливалось в кровь, заставляя сердца биться быстрее, а разум сосредотачиваться на одном: вперед!

Ряды войска, повинуясь приказу князя, тронулись с места. Копыта и сапоги загремели по замерзшей земле, и она задрожала под тяжестью шагов. Знамена, трепещущие на ветру, словно подгоняли воинов.

Чеслава прищурилась вдаль, пытаясь разглядеть князя. Но слишком многое их разделяло, и потому она не смогла различить его среди толпы, похожей больше на море. Но на мгновение ей все же показалось, что она заметила, как поднятый его рукой меч отразил луч солнца, показавшегося на краткий миг из-за туч.

Когда схлынула первая волна всадников, отправившихся следом за князем, Чеслава посмотрела на Буривоя. Его жеребец бил копытами землю, похрипывая, но воевода был спокоен. Он ждал. Их черед — зайти с левого края — наступит самым последним. Сперва часть дружины увел Ярослав; теперь они ждали, пока выступят воины справа. И лишь потом они.

Ожидание изматывало хуже битвы. А внутри Чеславы ледяной змеей продолжала клубиться тревога. Вместо уверенности, которая обычно охватывала ее перед битвой, в груди поселилось что-то чуждое — тягучее, липкое, дурное чувство. Оно напоминало комок в горле, который невозможно проглотить, и холод, пробиравщийся под кольчугу.