Яромира. Украденная княжна

Натянув до подбородка плащ, Яромира осторожно села и выпрямилась, прислушиваясь. Корабль, в отличие от нее, спал. Она выглянула из-за своей занавеси и поспешно нырнула обратно, надеясь, что ее не заметили.

Потому что кроме нее не спал еще один человек.

Харальд стоял на носу, и света полной луны было достаточно, чтобы княжна могла хорошенько его разглядеть. А он ее.

Конунга Яромира побаивалась. Подле него она ощущала себя глупой, певчей птахой. Она не ведала, как и почему так вышло. Он так смотрел порой… Резал без ножа. Хотелось прикусить язык и замолчать, и забиться в глухое место для надежности. Подальше от его хлесткого, выжигающего нутро взгляда.

Она слышала, как порой в ладожской тереме люди шептались об ее отце. Что князь Ярослав взглядом способен заткнуть любого. Пригвоздить к месту, заставить дрожать. Ему достаточно было голову чуть повернуть, нахмуриться слегка, и все недовольные шепотки замолкали.

Но для нее-то грозный князь был любимым батюшкой. На нее-то он никогда так не смотрел.

Вот нынче Яромира на собственной шкуре испытала то, что испытывал просто люд, когда ладожский князь гневался.

Харальд насмешливо звал ее дроттнинг. Княжна на языке викингов. Но говорил с ней совсем не так, как полагалось говорить с княжной.

К горлу подкатывала мутная тревога всякий раз, как Яромира оказывалась подле конунга. Она гнала боязнь прочь изо всех сил. Чеслава учила ее, что страха нет. Своей волей может человек обуздать все чувства.

Пока у княжны выходило худо. Взгляд Харальда, его рокочущий голос заставляли ее дрожать. По хребту проползал холодок всякий, всякий раз, когда его ледяные, синие глаза встречались с ее. И то не был холодок сладкого предвкушения али сердечного томления.

Накануне, пока возилась с его раной от копья на спине, Яромира смогла получше разглядеть рисунки, набитые на его коже. Раньше о таком она лишь слышала от ближников отца. Теперь же довелось самой увидеть. Темные линии складывались в мудреный узор, смысла которого она не понимала. Вбитые в кожу, они оплетали широкие, крепкие плечи конунга, и часть уходила на грудь, змеилась вниз, до самых ребер.

Яромире они казались жуткими. Она не представляла, сколько боли он вытерпел, пока чья-то рука рисовала те узоры.

Нравы, царившие среди викингов, были на порядок жестче ладожских. Княжна убеждалась в этом с каждым новым часом.

Выждав какое-то время и заскучав, Яромира осторожно и тихо сдвинулась на своем ложе и чуть оттянула в сторонку кожаную занавесь.

Харальд стоял ровно на том самом месте на носу драккара, где она увидела его в первый раз. Казалось, с того мгновения он не сдвинулся ни на ладонь. Его рука ласково поглаживала страшную, деревянную морду чудовищного зверя, украшавшую нос корабля. У княжны во рту сделалось сухо, и она облизала губы.

Он стоял в одних портках, без рубахи, и невольно Яромира заметила, что сквозь наложенные ею повязки просочилась кровь. На светлой тряпице, ярко выделявшейся в темноте, проступила длинная багряная полоса.

Запрокинув голову, конунг вглядывался в небо. Его губы порой беззвучно шевелились. Княжна пожалела, что сунула нос не в свое дело. Харальд говорил с Богами, а она, подсматривая за ним тайком, мешала.

Когда конунг резко обернулся, она едва успела отскочить. Яромира была готова поклясться, что он ее заметил. Почувствовал. Неважно! Он точно знал, куда смотреть. Закусив губу, княжна покосилась на край занавеси, который еще колыхался. Чутко, внимательно прислушиваясь, она ждала чужой поступи.

Но палуба молчала. Ни шелеста, ни скрипа.

Натянув повыше плащ, Яромира положила щеку на сложенные ладони и закрыла глаза. Довольно для нее на сегодня.

Утром она не сразу сообразила, где находится. Выбравшись из-под плаща, княжна застонала. Утихшая к ночи боль заиграла с новой силой.

Вылезать из-за занавеси отчаянно не хотелось. Встречаться с Харальдом, за которым она — Боги Светлые! — подглядывала ночью, не хотелось еще сильнее. Сделав над собой усилие, Яромира все же сдвинула в сторону занавесь.

И тут же столкнулась с едким взглядом.

— Долго же ты спишь, белоручка.

Злобный волчонок Ивар, племянник Харальда, обернулся к ней со своей скамьи. Нарочно или нет, но сидел он совсем близко к ней. Их отделял лишь небольшой проход на палубе. Невольно рука Яромиры дернулась к горлу, которое болело. Она не могла посмотреться в серебряное зеркало, но знала, что на шее уже проступили следы его жесткой хватки.

Ивар заговорил с княжной на ее языке. Верно, чтобы она точно поняла оскорбление.

«Нужно было подлить для него в раствор вчера соленой морской водицы», — Яромира молча хмыкнула, и глаза викинга полыхнули яростью.

Кажется, он не любил, когда его не замечали.

— Не могу понять, что я в тебе нашел на берегу, — понизив голос, прошипел Ивар уязвленной змеей. — Ты страшна даже для рабыни.

— По своей воле с тобой не легла бы и рабыня, — ровно отозвалась Яромира.

Его слова задели ее. Еще как! Но если она покажет это сейчас, то оскорбления никогда не иссякнут. Он будет настойчиво бить в одно место, добиваясь своего: ее слез, обиды, громких криков.

— Будь счастлива, что ты зачем-то понадобилась моему дяде. Иначе уже кормила бы рыб на дне, — огрызнулся Ивар и, стиснув весло, повернулся к княжне спиной.

Она вздохнула и попыталась пригладить растрепавшиеся волосы.

Куда бы ни плыли два драккара, легким для нее этот путь не будет.

* * *

Сглотнув слюну, Яромира повертела в руках тушку, с сомнением к ней приглядываясь.

— Воротишь нос, дроттнинг? — ее замешательство не укрылось от Ивара.

Впрочем, тот и так не сводил с нее взгляда. К его лихорадочному вниманию за пару дней, которые она провела на драккаре, Яромира уже привыкла. А вот то, что после его слов к ней разом повернулось несколько мужчин, заставило ее поежиться.

— Тихо, — Харальд вмешался, и она облегченно выдохнула.

Конунг был не в настроении, и потому зеваки, поглядев на нее, поспешили вернуться к своим мискам. И Яромира осталась один на один с тушкой соленой рыбы. Их скудная вечерняя трапеза.

Поначалу она не чувствовала особого голода, и в первые дни обходилась лишь хлебом да кусочком жесткого, вяленого мяса.

Но мясо закончилось, и викинги достали из мешков соленую рыбу. И, как назло, у княжны проснулся зверский голод. Но с какой стороны подступиться к тушке, она не ведала. Та казалась невероятно твердой: Яромира поколотила ею по скамье, а рыба не то что не погнулась, она и на фалангу пальца своей формы не растеряла.

Мужчины вокруг нее впивались в жесткую тушку прямо зубами. Их мощные челюсти дробили кости и чешую, выгрызали остатки плоти.

Княжна, вестимо, так не смогла бы.

Она боялась, что сломает зубы, коли попробует откусить.

А живот сводило от голода все сильнее и сильнее. Тесно прижав к нему запястье, Яромира потянулась за чашкой, что стояла возле ног, и с сомнением принюхалась к напитку. Прежде она всячески избегала притрагиваться к ячменному пиву, которым мужчины запивали любую пищу. Но она помнила, что его называли жидким хлебом на Ладоге. А, стало быть, оно могло утолять голод.