Яромира. Украденная княжна

Харальд негромко зарычал. Будь он один — вышел бы из укрытия и подал бы знак. Кто бы ни был на драккарах, он бы показал себя. Не стал бы прятаться.

Но он был не один. За его спиной стояла Ярлфрид, и никакая ущемлённая гордость не возьмет вверх над его разумом. Он не позволит едкому чувству стыда завладеть им и толкнуть навстречу драккарам.

Но боги в то утро рассудили иначе.

На драккарах, один за другим, стали поворачиваться щиты: белой стороной наружу. Затем, когда ветер чуть стих, и волны перестали шуметь, до Харальда впервые донеслись людские голоса. Кто-то долго, надсадно выкрикивал его имя, и он узнал этого человека.

— Олаф! — во всю мощь глотки взревел уже сам конунг. — Олаф!

Он вышел из-за валуна и заспешил к берегу, размахивая зажатым в ладони кинжалом. Встречный ветер заглушал его голос, и с драккара, верно, Харальд сливался с серыми камнями, но его услышали.

Его все равно услышали.

— Конунг! — рев его людей разнесся над волнами и над берегом.

Не помня себя, Харальд побрел вперед, словно слепой. Сердце безумно колотилось, и ему казалось, оно вот-вот пробьет грудь и ребра. В ту минуту для него не существовало ничего; все было забыто, кроме двух драккаров, от которых он не в силах был отвести взгляд.

Морской конунг без корабля — это как воин без рук.

Харальд чувствовал себя так, словно у него выбили из-под ног почву. А нынче опора вернулась.

Он очнулся, уже оказавшись по пояс в ледяной воде. Он по-прежнему стискивал в поднятой руке кинжал. Один из драккаров, с его знаками на парусе, развернулся и стал медленно править в сторону берега.

И вскоре Харальд разглядел кормщика Олафа.

Тот вел его корабль твердой рукой.

Олаф завел драккар в каменистую бухту: чуть дальше от того места, где Харальд впервые увидел свои корабли. Там кормщик мог близко подойти к берегу и не бояться, что нос застрянет в илистом, вязком дне.

Конунг ждал его на суше. Сердце по-прежнему колотилось, словно бешеное, но внешне Харальд казался спокойным. Ярлфрид, что стояла рядом с ним, тревожилась гораздо сильнее. Она то и дело подносила ладонь к глазам и щурилась, словно не могла поверить тому, что и впрямь видит на драккарах знакомые лица.

И не видит Ивара.

Кормщик Олаф сошел с борта первым и угодил в воду почти по грудь. Довести драккар до самого берега он не смог из-за выступающих над водой валунов. Один такой мог легко повредить днище, и тогда бы им пришлось бросить корабль. Следом за ним палубу покинуло еще несколько воинов, включая Вигга. Все они, вымокнув по горло, медленно пробиралась к берегу, где их дожидался конунг.

— Харальд! — Олаф вскинул руки, ступив на сухую землю.

С его одежды водопадом стекала ледяная морская вода. Конунг шагнул вперед, и старый кормщик стиснул его в крепких, медвежьих объятиях, стуча ладонями по спине и плечам.

— Слава Одину… Слава Одину… — бормотал Олаф себе под нос. — Я уж мыслил, не свидимся больше…

— Не ворчи, не старуха, — мягко усмехнувшись, попенял ему Харальд.

Голос у него едва заметно дрогнул.

— Ты прости старого дурня, сынок, — с трудом заставив себя разомкнуть объятия, Олаф отступил на шаг и виновато поглядел на конунга. — Напрасно я тебя уговорил взять Ивара с собой на борт. Лучше бы я сам за ним приглядел.

Он шумно вздохнул, махнул рукой и выругался.

— Где он? — вроде бы спокойно спросил Харальд, но от его слов повеяло лютым холодом.

— Жив он, — кормщик отвел взгляд. — Тебе его оставили. Твое право решать, — и он сплюнул себе под ноги. — Его же не я…

Но Олафа перебили на полуслове, и он не договорил.

— Конунг! — Вигг, добравшийся, наконец, до берега выглядел так, словно был готов на небывалый для викинга поступок: броситься Харальду в ноги.

В хирде у викингов все было устроено иначе, чем в княжеской дружине, и потому хирдманы, которые ходили с вождем в походы, которые служили ему много зим, редко склоняли голову перед своим конунгом. Еще реже гнули спину. Власть опиралась больше на силу, нежели на верность. И потому один вождь, победив в поединке другого, мог получить и его драккар, и его людей, и даже его жену.

В ноги Харальду Вигг все же не бросился, но поклонился ему ниже, чем когда-либо.

— Виноват я… — сказал он с отчаянной злостью, оправив мокрую, облепившую телу одежду. — Коли прогонишь — я уйду. Я подвел тебя.

Кормщик Олаф громко, недовольно цокнул языком.

— Какой день ему талдычу, а все бестолку! Куда уходить собрался, глупец? Кто тебя отпустит?

Позади Вигга с понурыми лицами стояли еще несколько хирдманинов, которые оказались в числе тех, кого связал Ивар перед тем, как пустить в конунга стрелу. Они тоже чувствовали за собой вину. И мыслили, что покрыли себя позором, когда не смогли вступиться за вождя. Валялись, оглушенные и беспомощные, словно пойманная в сетях рыба… Только и оставалось им, что биться о палубу.

Харальд усмехнулся. Если так судить, то он виноват сильнее всех. Он за родной кровью недосмотрел. Он не догадался, что замыслил его собственный племянник. Он дал слабину, и его хирд мог усомниться в его удачливости как вождя. А заместо этого они пришли к нему виниться. Повесили головы, нехотя смотрели в глаза. Мыслили, что подвели его.

— Я никого не стану прогонять, — сказал Харальд. — Кроме тех, кто поднял против меня меч.

— Четверо уже рыб кормят, — хохотнул Олаф.

Пока конунг говорил с Виггом, он все искоса поглядывал на замершую чуть в стороне дроттнинг. Кто бы помыслил, что старый кормщик будет искренне рад ее видеть! Ему рассказали, как прыгнула Ярлфрид с драккара следом за Харальдом в ледяное море, не пожелав остаться подле Ивара. А нынче, когда он смотрел на нее, все никак не мог уразуметь, что в ней переменилось. Ну, окромя мужских порток и рубахи, в которых она тонула.

Дроттнинг стала неуловимо другой, и Олаф призадумался. А потом он перехватил недовольный взгляд Харальда. И конунг подался влево, встал между старым кормщиком и Ярлфрид, еще и грозно свел на переносице брови.

Тогда-то Олаф все и уразумел. И ясный, сияющий взгляд дроттнинг. И легкую, едва заметную улыбку на ее губах. И утомленное, уставшее лицо, от которого, несмотря ни на что, разливался теплый, мягкий свет.

Харальд, предостерегая, качнул головой, но кормщик и не намеревался ничего говорить. Закряхтел про себя, да и только. Не совсем же он разума лишился.

— Довольно трепать языками, — конунг вскинул руку. — Нужно торопиться. Негоже заставлять конунга Гардарики ждать.

И вновь кормщик подивился сверх меры, когда дроттнинг, вроде бы и улыбнулась при упоминании отца, но телом ненамеренно подалась ближе к Харальду, словно искала защиты.

Устыдившись, Олаф отвел взгляд. Вел себя хуже старой бабки!

Конунг прошелся по берегу вперед и остановился в шаге от кромки воды. Он поглядел на драккар, мягко покачивающийся на волнах, и повернулся к кормщику.

— Ближе подвести сдюжишь?

Тот провел ладонью по седой бороде и развел руками. Мог бы — не заставил бы спрыгивать в ледяную воду других. И сам бы не стал.

— Больно острые камни выпирают. Нужно идти сейчас, пока не начался прилив. Пока воды всего лишь по горло.

Харальд, заведя руки за спину, перекатился с пятки на носок. Решив что-то, он посмотрел на Вигга.

— Нужны будут топоры да веревки. Смастерим плот.

Тот, если и хотел что-то спросить, то не стал. Кивнул и, поведя плечами, зашагал к воде.