Яромира. Украденная княжна

Яромира рассмеялась звонким колокольчиком и опустилась на корточки, принялась собирать разбросанные кусочки. Горелое али нет, а мясо показалось княжне вкуснейшим из лакомств.

— Не ешь много, — остановил Харальд, когда кучка жареных кусков уменьшилась вдвое.

Он протянул руку и не отдернул, случайно коснувшись запястья Яромиры.

— Живот скрутит.

Огорченно вздохнув, княжна отвела от мяса по-прежнему голодный взгляд и сглотнула слюну.

— Нужно спешить, — конунг посмотрел на небо, на котором за плотными облаками никак нельзя было угадать, где солнце. Но он каким-то неведомым чутьем его видел.

Собрали они свои нехитрые пожитки довольно быстро. У Яромиры на щеке остался мазок пепла, и Харальд стер его большим пальцем, пока сердце княжны учащенно билось. Он вытащил из своего воинского пояса один из ремней и обхватил ее стан, сам приладил к нему на нехитрую петлю ножны с кинжалом. И сокрушенно покачал головой, когда пришлось завязать ремень тугим узлом: не нашлось подходящей дырки, чтобы вдеть пряжку.

— Совсем оголодала, — сказал чуть насмешливо, едва ли не подмигнув зарумянившейся княжне.

Близость Харальда пьянила ее похлеще кислого вина франков.

— Плохо кормишь, конунг, — пробормотала, все же опустив стыдливый взгляд.

— Вот как, Ярлфрид? — еще пуще развеселился тот. — Буду теперь присматривать.

Губы княжны сами собой растянулись в улыбку.

Усмехнувшись, Харальд зашагал вперед, и она пошла за ним.

Князь Ладожский V

— Ярослав?

Ладонь жены мягко опустилась на плечо, пальцы чуть сжали примятую ткань рубахи.

Ладожский князь сидел в темноте гридницы за пустым столом. Последняя из горевших лучин давно затухла, и он сам задавил пальцами фитилёк масляной лампы. В середине долгой осенней ночи в тереме стояла гулкая тишина, в которой даже шелест длинного подола княгини о дощатый пол выделялся громким звуком.

— Ты чего? — стряхнув морок, князь повернулся и поднял голову, вглядываясь в лицо жены, выделявшееся в окружавшей их темноте бледным пятном.

— Мужа дожидаться устала вот и пришла, — с тенью улыбки отозвалась Звенислава и осторожно опустилась на лавку ошуюю князя.

Стояла глубокая ночь, и терем спал. И лишь дозорные бродили по частоколу, всматриваясь вдаль. Звенислава прошла сквозь длинные сени, что вели в гридницу, никем не замеченная. Нарочно кралась вдоль сруба, словно тать. Не хотела никого повстречать ненароком, недоставало еще им слухов, что княгиня разыскивает в ночи князя.

Впрочем, найти его было несложно. Звенислава знала, что до глубокого вечера муж засиделся в гриднице с дружиной. Ей рассказал обиженный, насупленный Крутояр, которого прогнал отец, поймав за подслушиванием в тайном лазу. Она только вскинула брови и покачала головой. Сын сильно переменился с тех пор, как из терема пропала Яромира…

— Отец поедет туда, — захлебываясь словами, рассказывал ей разгоряченный Крутояр. — Туда, куда указал вождь викингов. Его отговаривал даже дядька Стемид! Говорят, что это ловушка Рюрика…

Звенислава ничуть не удивилась, когда услышала. Всю последнюю седмицу, как получили они весть от Харальда Сурового, Ярослав ходил сам не свой. Дружина и бояре, каждые на свои лады, талдычили ему, что никому из викингов веры нет. Враги хотели заманить ладожского князя в ловушку, ведь после веча не осталось ни одного человека в княжествах, который не знал бы, что Ярослав собирает рать против Рюрика. И нашлись те, кто решился к нему присоединиться.

Слухами полнилась земля, и болтали самое разное.

— Помысли, князь, как наша княжна могла оказаться у северных дикарей? — раз за разом говорили ему, когда долгими осенними вечерами собиралась в гриднице дружина и бояре.

— Они задумали нас разделить! Ослабить и поубивать по одиночке, — вторили им другие. — Мы должны выступить против Рюрика единой ратью! Упустим время, станут льдом реки, и нас всех перебьют.

Ярослав слушал. Слушал и кивал, но сделать решил по-своему. И нынче объявил в гриднице княжескую волю: в тереме посадником останется десятник Горазд. Сам князь с малой дружиной да верным Стемидом отправится в место, которое указал Харальд Суровый — забрать дочку.

Воеводы Буривой и Будимир вместе с Чеславой поведут войско вглубь ладожских земель и встретятся там с гридью князя Желана Некрасовича. А после — с Ярославом и викингами, которых посулил привести за собой Харальд Суровый.

И единой ратью пойдут они на Рюрика.

— Гладко стелешь да спать будет жестко, князь, — смотря ему прямо в глаза, вскинулся отчаявшийся Стемид, который устал себя сдерживать да глядеть, как Ярослав собственными руками толкал себя к верной погибели.

Вестимо, князь устал. Пуще всего — сдерживать свой гнев устал, потому как всем несогласным рты заткнуть он не мог. А их нынче было слишком много.

Так глубоко погрузился он в невеселые, смурные думы, что потерял счет времени. Опомнился, лишь когда услышал тихие шаги в сенях и узнал по ним Звениславу.

— Полуночничаешь из-за меня, — Ярослав накрыл руку жены на столе ладонью и вздохнул.

Потянул от горла воротник рубахи, который мешал дышать. Богатый княжеский плащ-корзно давно уж валялся на скамье. Он сбросил его в самый разгар громких, бурных перебранок между старшей гридью.

Звенислава с затаенной тревогой наблюдала за мужем. Прямо у нее на глазах еще хлеще заострялись суровые черты; и меж бровями появлялись новые заломы.

— Тяжко мне, Звениславушка…

Она громко всхлипнула и поспешно зажала рот обеими руками. Впервые за долгие, долгие зимы Ярослав ей — ей! — пожалился, и это напугало ее сильнее всего. Сердце разрывалось от тоски и боли за мужа. Она бы сделала, что угодно, чтобы ему стало хоть самую малость легче, но знала, что ничем не может ему подсобить. Он князь, и его ноша тяжела.

Но как же ей хотелось раскрыть руки и обнять его, как она обнимала их детей, спрятать и заслонить собой… Она бы птицей бросилась на его врагов, вцепилась бы в лица когтями и клювом… Порой княгиня завидовала воительнице Чеславе, которая сопровождала князя в походах и могла заслонить собой от чужого меча.

Звенислава сама не заметила, как по щекам потекли крупные, беззвучные слезы. Лишь когда Ярослав протянул руку, чтобы смахнуть их, почувствовала и поспешно растерла ладонями лицо.

— Ну, что же ты… — ласково укорил Ярослав, а через мгновение поднял жену на руки и усадил себе на колени.

Стыд и позор, коли кто увидит, но едва ли нашелся бы смельчак, рискнувший потревожить покой князя в гриднице.

— Теперь и тебя огорчил, — он мрачно усмехнулся, поглаживая Звениславу по спине. Ладони покалывало от непривычного отсутствия волос, что были заплетены в две косы и убраны под просто убрус.