Яромира. Украденная княжна

Он подумал о сестре, которую оставил в Длинном доме. Ивар был ее единственным сыном, единственным дитем.

Быть может, это паршивца и сгубило.

— Ньёрд тебя сохранил… — не дождавшись ответа, Ивар запрокинул голову. Под носом у него, как и на губах, запеклась кровь. Вся правая сторона лица выглядела как один большой, вспухший синяк.

Вигг не сдерживал себя, когда добрался до предавших конунга людей.

— Меня сохранила твоя глупость, — Харальд думал, что не сможет заговорить с Иваром, что, едва увидев, тотчас снесет ему голову.

Но все оказалось иначе.

— Ты скинул меня за борт недалеко от берега, — он усмехнулся. — И ты мнил себя достойным конунгом?..

— Не я продался ради девки, дядя, — беззубо огрызнулся Ивар и метнул на Ярлфрид горький, отчаянный взгляд, разом обнажив все свои чувства.

Он хотел поддеть Харальда, хотел вывести из себя.

Но конунг не стал его даже бить и требовать, чтобы племянник закрыл свой грязный рот.

— Не тебя она полюбила, — сказал он, понизив голос и склонившись близко-близко к лицу Ивара. Так, чтобы услышал лишь он.

Племянник дернулся всем телом, и веревки впились в его плечи, когда он завозился, напрягая последние силы, чтобы освободиться. Харальд смотрел в его полубезумные глаза, но видел перед собой мальчишку восьми зим отроду. Каким тот был, когда сбежавшая от мужа Тюра вместе с сыном появилась на пороге дома младшего брата. Студеной, долгой, темной зимой.

Харальд принял их. Воспитывал Ивара, как умел. Верно, умел он плохо, раз племянник вырос таким.

Он моргнул, прогоняя видение. И выпрямился, вновь убрал за спину руки и ступил на шаг назад. Взгляд его обратился к застывшим в пугливом оцепенении воинам, которые примкнули к Ивару и подняли против конунга свои мечи. К ним у него жалости не нашлось ни капли. Посмотрел на них и словно в чане с дерьмом искупался. Захотелось умыть чистой водицей лицо и руки.

— Этих, — брезгливый кивок в их сторону, — за борт, как от берега отойдем. А этого, — поморщившись, Харальд указал на племянника, — я буду судить, когда вернемся домой.

— Конунг… — заговорили сразу несколько мужчин, среди которых и старый Олаф, и Вигг.

Они жаждали крови Ивара. Они ведь намеренно оставили его в живых, чтобы Харальд сам придумал ему казнь.

— Я все сказал, — он нетерпеливо взмахнул рукой. Свое решение обсуждать он не намеревался.

— Мне не нужна твоя жалость! — взъярился Ивар, брызжа слюной на палубу. — Слышишь, конунг?! — он в бешенстве подался вперед, повис грудью на веревке, и та натянулась до скрипа.

— Закройте ему рот тряпкой, — не повернув к нему головы, велел Харальд.

Оставить племянника в живых он, может, и решил. Но его визги слушать не намеревался. Когда он развернулся, взгляд ненароком зацепился за парус. Теперь, разглядев его поближе, Харальд понял, что Ивар пытался нанести на жесткую, истрепанную ветром и солью ткань свои знаки. Прямо поверх знаков дяди. Немудрено, что на берегу он никак не мог припомнить, какому они принадлежат конунгу.

Никакому.

Он раздраженно цыкнул. Заставить бы Ивара оттереть эти багряные разводы голыми руками в ледяном море… Может, и заставит, когда вконец устанут глаза смотреть на изуродованные паруса.

Потом было много всего: Харальд прошелся по драккару, с наслаждением чувствуя под ногами привычное покачивание. Погладил борт, словно живое существо; подержался за тугие канаты, посидел на скамье, подержал в руках весло. Поговорил с каждым гребцом, с каждым своим хирдманом. С Виггом — дольше, чем с прочими. Прав был старый Олаф, крепко у того в голове засела мысль, что он подвел конунга.

Как ни спешили они нагнать упущенное время, Харальд, поразмыслив, приказал передохнуть. Второй драккар, который вел кормщик Олаф, не попал под шторм, и потому в целости и сохранности на нем была и припасенная из дома снедь, и питье. Вскоре в воздухе разлился крепкий запах вина франков. Кислятина али нет, а тело оно согревало и туманило голову не хуже питейного меда.

После нескольких глотков Харальд почувствовал, как по жилам разлилось приятное, давно позабытое тепло. Вполуха он прислушивался к смеху и громким разговорам, звучавшим нынче повсюду. Стоило задрать голову, и взгляду открывалось бесконечное, черное небо с россыпью ярких звезд.

Нигде он не чувствовал себя дома, кроме как на драккаре.

Ярлфрид, тихая и задумчивая, сидела на дальней скамье. Он нашел ее взглядом и твердым шагом направился к ней. Не родился еще тот конунг, который запнется на палубе своего корабля.

Вино горячило кровь, и Харальд оттянул ворот рубахи, усевшись на скамью рядом с дроттнинг. Опустив длинные ресницы, она искоса посмотрела на него и перевела взгляд на сложенные на коленях руки.

До Гардарики оставалось совсем немного.

Ярлфрид переменилась за то недолгое время, как они вновь очутились на драккаре. Харальд порой глядел на нее и дивился про себя. Дроттнинг, которая скиталась вместе с ним по незнакомому берегу, казалась смелее и отважнее той, которая умостилась на скамье поодаль ото всех.

Харальд улыбнулся уголками губ.

— Почему ты пощадил его? — он не ожидал, но Ярлфрид заговорила первой.

Конунг пожал плечами. Объяснять было долго. Да и не хотел он говорить нынче о Иваре. К чему бередить то, что уже отболело?

— Скоро я привезу тебя к отцу, — сказал вместо этого.

Ярлфрид неуловимо поежилась и бросила на него быстрый взгляд. Она даже словно отодвинулась малость, повела плечами и поджала губы. Харальд выругал себя за косноязычие и растер ладонями глаза. С девками беседы вести ему всегда было тяжко. Куда проще врага на шаткой палубе зарубить.

— Пойдешь за меня, Ярлфрид? — и потому он решил обойтись без сладких речей.

Знал где-то в глубине души, что дроттнинг они не нужны.

Она зарумянилась и принялась пальцами теребить край рубахи, скручивая и раскручивая ткань.

— Пойду, но… — она запнулась, а потом вскинула голову и впервые посмотрела Харальду в глаза. — Но попроси еще раз. В тереме… И чтобы все видели и слышали! И чтобы я, как положено, надела бы поневу и вышитую рубаху, и нарядную свиту, и венец, и усерязи… Я и тебе рубаху вышью! — спохватилась она. — Так полагается. Подарок жениху от невесты…

Харальд слушал ее торопливое бормотание, и в голове у него все смешалось. Какая понева, какие усерязи? Он и слов-то таких не понимал. В его языке их не было, и Ярлфрид назвала их на своем.

— Харальд? — а потом она замолчала, смущенно прикусила губу и прикоснулась к его запястью. — Что ты?.. — позвала уже едва ли не испуганно.

А его голове снова сделалось легко.

— Как захочешь, так и сделаю, — посулил он и сам подивился, что такое обещание выговорил.

Ярлфрид вспыхнула быстрой, радостной улыбкой. Но тотчас ее лицо омрачилось, и она тяжело вздохнула.