Яромира. Украденная княжна
Шрифт:
Переборов тошноту, Яромира вышла из-за валуна, за которым они скрывались, и поежилась от ветра, мгновенно пробравшего ее до костей. Теперь, когда все вокруг не плыло перед глазами из-за усталости и холода, она впервые смогла внимательно осмотреться. И если накануне ей помстилось, что волны выбросили их на самый край света, где нет ничего, кроме мерзлой земли, снежной поземки и камней, то на утро все оказалось иначе.
Прищурившись, Яромира увидела очертания леса, о котором накануне ей рассказал Харальд. Темные макушки уходили далеко за горизонт. С тихим шипением волны выплескивались на берег, обволакивая валуны.
Боги сохранили Харальда. И ее саму.
Если бы не окутавший драккар туман, они бы не выжили. Ивар ни по чем бы не выкинул конунга в море так близко к берегу. Ни по чем бы не позволил им обоим до того берега доплыть.
Не зная, чем себя занять, Яромира побродила по камням и собрала еще хвороста для костра. Она хотела зайти подальше в лес, поискать ручей, но побоялась заплутать. Уже возвращаясь к их нехитрому лагерю, она столкнулась с Харальдом. Конунг нес тушку зайца и выглядел довольным. Княжна даже шаг замедлила, присмотревшись. Она и не помнила, видела ли хоть раз его таким?..
Поравнявшись с ней, Харальд протянул тяжелый бурдюк с водой.
— Пей вдоволь. Я отыскал ручей.
Чувствуя себя бесполезной, Яромира хотела заняться зайцем, но конунг не позволил.
— Я умею! — настаивала она. — Меня учила Чеслава.
— Ты дроттнинг, — отрезал Харальд. — Оставь это мне.
— А ты конунг! — бессильно огрызнулась Яромира, ведая, что, коли тот уперся, то и спорить с ним было тщетно.
Так и нынче. Он хмыкнул, пожал плечами, взялся за кинжал и потянулся к тушке.
— Что станем делать? — спросила немного погодя, жадно наблюдая за отточенными, скупыми движениями конунга.
— Пойдем вдоль берега, — Харальд указал подбородком себе за спину. — Пока не набредем на поселение.
— А дальше?
— Дальше… — задумчиво пожал плечами. — Дальше в Гардарики следует мой второй драккар. Хорошо бы с ним встретиться.
Яромира задержала взгляд на его вмиг ожесточившемся лице.
— А… А Ивар? — пересилив себя, все же спросила шепотом. Боялась, что конунг осерчает, а промолчать не смогла.
Но Харальд лишь усмехнулся и искоса на нее посмотрел.
— А Ивара я убью, когда повстречаю.
Он пошевелил угли, раскидав их по сторонам, чтобы тушка не обгорела, и установил две рогатины. Поверх них положил несколько обструганных, заостренных веточек, на которых нанизал зайца. Яромира следила за ним, словно завороженная, и не только потому, что была страшно голодна.
Покончив с этим, Харальд сходил на берег, смыл в ледяной воде кровь с ладоней. Вернувшись, расслабленно выдохнул и устроился на еловых ветках, вытянув ноги поближе к огню.
— Дроттнинг, ты хочешь чего? А то дырку на мне прожжешь?
Услышав насмешливый вопрос, Яромира подпрыгнула на месте. Следовало подумать загодя, что от конунга, который привык смотреть во все стороны и остерегаться удара в спину, ее настойчивый взгляд не укроется.
Она сделала глубокий вдох и приготовилась шагнуть в бездну.
Потому что мочи не было больше терпеть.
Долгие седмицы Яромира себя уговаривала.
Она княжеская дочь, ей негоже. Она девка, которую учили сызмальства блюсти себя и свою честь, потому что по ней станут судить и отца, и матушка, и младшую сестренку Гориславу, и весь
княжеский род на Ладоге. Девкам не положено раскрывать рта, пока не спросят, не положено говорить с мужами на равных. Да в мужицких портах и рубахе расхаживать. И нечёсаной косой трясти.Многое им не положено, да только все это давно Яромира попрала. Вольно али невольно. Может, однажды вымолит у Макоши прощения за свою беспутную жизнь.
За минувшую седмицу она дважды уже попрощалась с белым светом. Впервые, когда набросился на драккар лютый шторм. И второй раз накануне, когда Ивар скинул связанного Харальда в море. А она, и мгновения не поразмыслив, птицей слетела за ним следом, не побоявшись ни холода, ни черной глубины, ни смерти.
А сегодня поутру терпение у Яромиры иссякло. В груди отчаянно билось горячее, любящее сердце, и она решилась.
Или нынче. Или никогда.
— Я сперва мыслила, что мне приснился сон, — заговорила она тихо, смотря на свои руки.
Лишь однажды сверкнула взглядом на Харальда. И по тому, как окаменело его лицо, поняла, что ударила точно в цель.
— Но это был не сон, — онемевшие губы едва шевелились, пока Яромира выталкивала из себя трудное, тяжелое признание. — Я знаю, что это был ты.
Харальд взвился на ноги прежде, чем отзвучало ее последнее слово. Опалил таким взглядом, что, будь она потрусливее, забилась бы под еловые ветки и не казала бы носу до следующего утра. Смотреть в его глаза было больно. Внутри все переворачивалось, сжималось и разбивалось в мелкую крошку.
Но Яромира себя заставила. Подняла лицо и не отвела спокойного, ясного взгляда.
Если и мучили ее прежде сомнения, то теперь они развеялись. Лютые глаза Харальда говорили куда лучше слов. Она вспомнила невесомые прикосновения тяжелых ладоней. Вновь почувствовала щекой тепло.
Она сидела, а Харальд стоял перед ней, словно не знал, куда себя деть. И сбежать не мог, и подле нее на землю опуститься — тоже. Страшился пламени, которое разгоралось внутри дроттнинг.
— Зачем? — чуть устало спросила Яромира.
Немало требовалось ей сил, чтобы выдерживать его взгляд. Чтобы говорить, когда все внутри велело молчать. Когда молчать велели его глаза.
Конунг криво усмехнулся на одну сторону и рухнул на еловые ветки, словно подкошенный.
— Зачем спрашиваешь, коли ведаешь? — спросил сурово.
— Скажи, — непреклонно велела княжна.
И Харальд, который не слушал никого с двенадцати зим, как извергся из отцовского рода; Харальд, который никому не кланялся, не гнул спину и не склонял головы; Харальд, который был готов шагнуть на меч, лишь бы не целоваться чужой сапог, отвел взгляд.
И повесил голову, коснувшись подбородком груди.
Сцепив зубы, выдохнул тихо и горько.
— Люба ты мне.
Щеки у нее все же зарделись. Яромира выдохнула рвано и схватилась ладонью за горло, чувствуя, как бешено бьется под пальцами жилка.
Услышав ее судорожный вздох, больше похожий на всхлип, Харальд резко вскинул голову и впился злым, колючим взглядом. Он рассердился на девку, которая сперва душу наизнанку ему вывернула; сорвала с губ нечаянное признание, которое он намеревался унести с собой на погребальный костер, а нынче, бесстыжая, всхлипывала да жадно хватала воздух алыми губами, словно это он ее приневолил!