Яромира. Украденная княжна

— Давно ли ты боишься замочить сапоги? — сострил Олаф.

Но, наткнувшись на взгляд Харальда, замолчал и проглотил издевку.

— Я могу потерпеть, — Ярлфрид, внимательно прислушавшаяся к их разговору, ступила вперед и вопросительно посмотрела на конунга. — И доплыть тоже могу. Сюда же доплыла.

Харальд резко качнул головой.

— Больше ты не будешь мерзнуть в ледяной воде, — сказал он.

На щеках у нее вспыхнул румянец: вот уж чего старый кормщик никогда прежде не видывал! Он рассеянно провел ладонью по загривку. В последний раз он видел конунга и дроттнинг еще дома на берегу, когда все жители собрались, чтобы проводить драккар. И они даже смотреть друг на друга избегали, это Олаф запомнил хорошенько. У Харальда на переносице всякий раз залом появлялся, стоило кому упомянуть Ярлфрид. Да и та косилась на конунга диким волчонком и старалась не оставаться с ним наедине.

Нынче же…

Кормщик поджал губы, чтобы не ляпнуть лишнего. Как бы ни был рад и благодарен ему Харальд, а за длинный язык он всегда спрашивал строго.

Пока дожидались хирдманинов с топорами и веревками, вновь развели костер. Олаф вскинул брови, но и тут смолчал, наблюдая за конунгом, который сам натаскал хвороста и высек искру. А потом усадил напротив огня дроттнинг, и та благодарно улыбнулась ему и протянула к пламени покрасневшие, замерзшие ладони.

— Посидишь тут? — спросил у нее Харальд, когда на берег вернулся Вигг: еще хлеще вымокший и потому безрадостный.

Спросил, а не приказал. Старый кормщик закряхтел и отвернулся. Может, подменили их конунга? Или все же прибрал его к себе грозный Бог Ньёрд?

Да только глазищами тот сверкал точно так же, как и прежде. На всех глядел с привычной суровостью, кроме Ярлфрид.

Взяв топоры, они ушли подальше от берега к лесу. Вместе с дроттнинг Харальд оставил у костра Вигга, но прежде отвел его в сторону и что-то коротко сказал, и тот поспешно закивал, а после покосился на дроттнинг.

Да-а.

Совсем чудные времена настали.

— Как ты Ивара настиг? — спросил Харальд, когда они дошли до опушки, и двое хирдманинов принялись рубить невысокие, молодые сосны.

— Не я, — Олаф хмыкнул. — Хотел бы сказать, что я, да только, когда я их повстречал, было все уже кончено. Его предали предатели.

Кормщик рассмеялся невеселым, хриплым смехом.

— Ты у Вигга спроси, он лучше расскажет. Это он на твоем драккаре подговорил всех, кого смог, против Ивара. Ну, а тех, кто не переметнулся обратно, они уже добили.

— У Вигга? — Харальд посмотрел в сторону берега, где оставил Ярлфрид под присмотром хирдманина. — Чего же он тогда винился, словно родича у меня убил?

— Мы мыслили, что ты мертв, — тихо сказал Олаф.

И вроде голос его был спокойным и ровным, но страшные слова пробирали до глубины души. В них звучала обреченность и горечь осиротевших воинов, оставшихся без вождя, которого они не смогли сберечь.

— Когда я настиг твой драккар, минуло уже три дня, как Ивар тебя скинул за борт. Как раз в то утро Вигг всех и подговорил, и они скрутили паршивца. И отправили на корм рыбам тех, кто не одумался. И мы решили вернуться, чтобы тебя отыскать.

— Я думал, что встречусь с тобой в условленном с конунгом Ярислейвом месте, — помолчав, медленно отозвался Харальд.

— Я торопился. Подгонял, чтобы побыстрее палубу починили. И потом уже в море на гребцов наседал, сам на скамью садился. Неспокойно мне было. Хочешь — назови старым дураком, растерявшим всякий ум, — Олаф развел руками. — Но вот тут, — он указал на грудь, — жгло что-то, свербело. И порой казалось, что твой голос слышу.

Он резко оборвал себя и замолчал, смутившись. Принялся нарочито насвистывать что-то веселое и упер в бока ладони.

— Ты кто угодно, но не старый дурак, растерявший ум, — Харальд похлопал его по плечу, и кормщик усмехнулся.

И тайком провел ладонью по лицу, растер глаза, перед которыми все подозрительно размылось.

— Ты с Виггом потолкуй, — сказал он спустя время, когда пришел их черед сменить тех, кто орудовал топорами. — Сожрет себя вконец.

— Потолкую, — Харальд кивнул, — непременно потолкую.

С рубкой деревьев и плотом они провозились почти до самого вечера. Но никто не сказал ни слова. Не нашлось тех, кто осмелился бы возразить конунгу. На драккары они вернулись с последними лучами заходящего солнца, которое как раз на миг выглянуло из-за туч и вновь скрылось из вида.

Харальд сам усадил Ярлфрид на плот, проследив, чтобы та не замочила сапоги, и сам придерживал его, пока они брели в воде к драккару. И он же, забравшись на борт первым, сам взял ее на руки и перенес на палубу, и придержал за плечи, пока та заново привыкала к шаткой поверхности и качке. Первым делом конунг набросил на ее плечи поданный кем-то плащ и лишь затем сменил свои вымокшие до последней нитки рубахи.

А едва тот надел сухую, теплую одежду, его хирдманы, с трудом дождавшись, подняли своего конунга на руках над палубой и загремели мечами о кованные края щитов. Их свирепый, яростный крик разнесся далеко над водой, напугав чаек, круживших над драккарами.

— Харальд, Харальд, Харальд! — вопили они, и их голоса тонули в оглушающем металлическом скрежете и звоне.

Вжавшись в борт драккара, Ярлфрид наблюдала за ними во все глаза. Конунг стоял на чужих руках уверенно и ровно, словно и не шаталась под ним палуба и люди. У нее дух захватило от увиденного, и неосознанно она прижала к груди ладони, пытаясь понять, отчего же так громко и быстро стучит ее сердце. Да отчего румянцем покрылись щеки.

Она вздрогнула и опустила взгляд, когда Харальд на нее посмотрел. На этой палубе, в одежде с чужого плеча, после долгих скитаний, уставший и мокрый, он показался ей величайшим вождем и воином. И дроттнинг даже устыдилась того разговора… того нечаянного признания, которое она у него вырвала. И стало ей стыдно за свою одежду. За то, какой растрёпанной распустёхой выглядела она.

Гомонящие, радостные воины опустили, наконец, конунга на палубу, и Олаф, ступив из толпы, почтительно протянул ему меч в ножнах рукоятью вперед. По лицу Харальда пробежала тень, а губы плотно сжались, когда он взял оружие. Без верного меча на поясе он не чувствовал себя ни конунгом, ни воином.

А потом его взгляд упал на привязанного к мачте Ивара. Подле него, также связанные по рукам и ногам, сидели на палубе трое молодых хирдманов. В двух из них он узнал тех, кто стоял рядом с его племянником, когда тот пустил стрелу в лавку между ним и дроттнинг.

— Здравствуй, дядя, — прошепелявил Ивар, разомкнув губы, все в засохшей крови.

У него недоставало нескольких передних зубов, и говорил он теперь с тихим свистом. Харальд пожалел, что Олаф подал ему меч. Искушение отрубить паршивцу голову было столько велико, что он сунул ножны в руки первого попавшегося на пути к мачте хирдманина. К Ивару он подошел уже без оружия.

Конунг остановился, заведя руки за спину, и один из привязанных, не выдержав, жалобно заскулил. Харальд не помнил, был ли он среди тех, кто тащил его к борту. Или же он держал сопротивлявшуюся Ярлфрид?..