Заря коммунизма
Шрифт:
– Маша! Ты что?!
Девочка бросилась к ней и впервые сама, без просьб и уговоров, обняла женщину.
– Что случилось? Господи ты боже мой! – Аграфена Степановна бросила семечки в эмалированную жёлтую миску и прижала дрожащую внучку к себе.
– Забери меня оттуда...
– Расскажи, не томи! У меня сейчас сердце разорвётся!
– Пожалуйста, забери! Я больше не могу там находиться!
Маша отстранилась и посмотрела на бабушку глазами, полными слёз.
– Так дела не делаются. Сперва расскажи, а потом будем думать!
– Ты всё равно не поверишь...
– Пошли
Они поднялись по ступеням, оказались на солнечной терраске, где висели ситцевые занавески и стояли вёдра с водой, и перешли в столовую. У стены напротив стоял полосатый сервант, где тускло мерцал хрусталь, рядом – невысокий холодильник «ЗИЛ», на котором тикали часы, а сбоку – стол и венские стулья с округлой спинкой. Бабушка убежала на кухню и быстро собрала поесть, а затем вернулась и расставила угощенья перед гостьей.
– Ты что-нибудь знаешь о жизни Галины Александровны? – спросила Маша, когда немного успокоилась и развернула конфету «Золотой ключик».
– О секретаре колхоза?
– Да, о ней.
– Да ничего такого. А что тебя интересует? – Аграфена Степановна взволнованно следила за поникшей внучкой. – Она сказала тебе чего? Отругала?
– Нет... Она... Понимаешь... – И тут Маша вспомнила их первую встречу и неприятный разговор. – Она намекнула, что отец меня бросил...
– Чего она намекнула?! – повысила голос женщина и нахмурилась. – Я ей дам за такие намёки! Ишь чего удумала! Если девка без мамки осталась, так теперь можно напраслину наводить?!
– Это же не так, правда? Папа не бросил меня?.. Она сказала, что мужчины не умеют переживать... Что он попросил, чтобы его подальше от меня отправили...
Аграфена Степановна фыркала, сопела, крутилась на стуле, словно сидела на горячей сковороде, то скрещивала на груди руки, то клала их на стол. Маша затаила дыхание и ничего не понимала – неужели папа правда её бросил и сбежал? Или всё это ложь, поэтому бабушка так и возмущается?
– Вот что, Маша, никого не слушай! Папа должен был на север этот ещё два года назад уехать, но его оставили из-за Татьяны.
Имя матери больно отозвалось в девочке, и она с трудом сдержалась, чтобы не заплакать.
– Уж не знаю, какими правдами-неправдами ему удалось начальство упросить, а упросил. Оставили. Но с условием, что как только всё закончится, – в этот миг бабушка взяла внучку за руку, – он немедленно покинет Москву.
– Ты не врёшь? – пропищала девочка и доверчиво заглянула женщине в глаза.
– Чес-с-стное слово!
– Значит, он вернётся за мной?
Аграфена Степановна поджала губы, и Маша устыдилась. Ну зачем она обижает бабушку? Зачем открыто говорит, что ей здесь плохо? Да, они виделись нечасто, да, не нашли общего языка, да, были из разных миров и не понимали друг друга, но эта пожилая женщина сделала всё, чтобы девочке, выросшей в городе и никогда не знавшей сельской жизни, было хорошо.
– Я не это имела в виду... Я просто... Мой дом в Москве... Я не хотела ничего такого...
– Понимаю, чего ж не понять, – немного расслабилась бабушка. – Папа любит тебя и ни за что не оставит здесь жить. Я точно знаю. Он это от безысходности...
Мать твоя из детдома, и тебе такой участи никто не желал! Да и на севере условий никаких, мороз да вечная ночь! Чего там девке молодой делать?– Значит, Галина Александровна наврала. Но зачем?
– А зачем люди гадости друг другу делают? Зачем мне теть Нюра на огород огрызки кидает? Зачем поносит меня по всему селу? Зачем малину мою ворует?
Маша опустила голову. Сказать или не сказать? Ведь не поверит... Девочка перевела взгляд под потолок и осмотрела небольшую икону Божьей Матери.
– А ещё, – решилась внучка, – секретарь странно себя ведёт. Она ночью ходит у интерната и пугает нас...
– Что значит – пугает? – насторожилась Аграфена Степановна, и её лицо сделалось непривычно мрачным и серьёзным.
– Она... бегает за нами... По деревьям лазает...
– По деревьям, говоришь?
– Забери меня оттуда, бабушка, пожалуйста! – взмолилась девочка, вспоминая, сколько ужаса пережила, и схватила женщину за руки.
– Вот что... Вот что... – размышляла вслух та. – Сейчас я тебе кое-что дам.
Она ушла в комнаты, из которых доносились шуршания, тихие стуки, вздохи, бубнёж, и через пару минут Аграфена вынесла маленький нательный крестик на нитке.
– На-ка, возьми, и не снимай.
– Ты серьёзно? – ошеломлённо спросила Маша, разом теряя к бабушке всё доверие.
– Бесноватая она, значит. Хоть у нас и не верят во всё это, но крест – он от много убережёт. Надень.
– Я не верю во всю эту чушь...
– Чушь не чушь, а ты надень!
– Просто забери меня оттуда... – одними губами сказала Маша.
– Не могу, кровиночка, не получится. И так вон с Харитоновой скандал на всю деревню, хочешь, чтобы и нас поносили?
Внучка нехотя взяла серебряный крестик и не своими руками надела на шею. Прохладный металл быстро впитал тепло и перестал чувствоваться.
– Спасибо, – выдавила Маша.
– Не обижайся, кровиночка, но не могу я!
– Понимаю... Ладно... Я пойду... А то Людка сдаст.
– Возьми конфеточек! Пососёшь по дороге!
– Не хочу.
Девушка со скрипом отодвинула стул и поплелась к выходу. Приятная прохлада дома осталась позади, и палящее солнце обожгло кожу. Маша наращивала шаг, всё быстрее удаляясь от зелёного дома, который сегодня мог бы стать родным. Жгучая обида терзала сердце, выворачивала наизнанку. Мама бы так не поступила, ей было наплевать на то, что скажут, что подумают, она всегда стояла на её защите, а теперь её больше нет.
– Маша! – позвала бабушка издалека, но внучка нарочно не поворачивалась. – Подожди! Я же забыла сказать самое главное!..
Девочка сорвалась с места и изо всех сил побежала на усадьбу. Она неслась по траве во весь дух, пока не достигла огромных ракит. Там Маша забралась в середину деревьев, что обступили её зелёными исполинами, села на корточки, прислонилась к мшистому стволу и горько зарыдала. Полутень, запах трухи и почерневшие тонкие листья под ногами мягко приводили её в чувства. Надо просто потерпеть, пережить... Вернётся папа и заберёт её из этого ужасного места! А пока она попробует справиться сама. Ведь больше рассчитывать не на кого.