Заставь меня остаться

Долго не получалось. Плакала, дрожала, но при этом думала. И появилось что-то вроде плана. Мне нужно понять, что хотят от Марата. Я сама по себе точно не нужна никому. Значит, дело точно в нем. Нужно попросить связаться с ним. Должны пойти навстречу, обычно так и делают — ставят громкую связь, и жертва успевает попросить, чтобы её спасли. Такая вот мотивация. Правда, папа говорил, что сейчас похитители не такие уж тупые, и в курсе про то, что такие звонки можно отследить.

Видео! Если откажут в звонке, то я попрошу снять меня на видео, и отправить Марату! Мол, жива, здорова, делай что они просят, и всё такое! Папа говорил, что был у них случай: девчонку похитили какие-то ублюдки, требовали у её богатой родни деньги. Держали при этом заложницу за городом в недорогом отеле, где камеры — это бутафория. Видео для её семьи записали, а в кадр попала карта мини-бара. Специалисты увидели название отеля, и девушку спасли. Может, Марат тоже что-то сможет расшифровать?

Определенно, мне нужно быть спокойной. Не орать, не истерить, быть вежливой. Попросить связь с Маратом, рассказать про свою беременность, вдруг не знают о ней. Совсем уж отмороженным ублюдкам на это плевать, но некоторые могут и смягчиться по отношению к девушке в положении.

Но при всем этом мне нужно и самой хоть что-то увидеть. Понять. И постараться сбежать. Или ждать Марата? Нет, если подвернется случай, надо драпать. Смогли же меня увезти под носом у Марата, значит на него предатель работает.

Думаю о побеге, хотя с кровати встать не в состоянии. Очаровательно. Будет смешнее, если окажется, что я, таки, заболела, похищение — это галлюцинация, и я просто пропустила переезд в новый загородный дом. Вот я дурой себя почувствую, если так…

Хоть бы так и было! Лучше быть дурой в безопасности, чем дурой в плену.

Именно эта мысль собрала меня по частям в единое целое. Тело перестало истерить. Я затаилась. Лежала, почти спокойная, пыталась не отключаться, мечтала о глотке воды, и ждала, ждала, ждала…

И дождалась.

Шаги. Пол здесь скрипучий. Два поворота ключа в замке. Дверь открылась со скрипом. Дом старый, определенно. Меня точно конкуренты Марата похитили? Может, маньяк, всё же?

Свет ослепил. Яркий, желтый, дешевый какой-то. Я планировала какое-то время, когда явятся похитители, делать вид, что сплю. Но не вышло. Едва загорелся свет — захныкала, глазам уж очень больно. И попыталась спрятаться от света.

Попалась.

— Здравствуй, Алика. Как ты себя чувствуешь? — услышала я доброжелательный голос.

Незнакомый. А вот лицо… лицо я смогла узнать.

Черт!

Это он!

Марат, чтоб тебя! Ты обязан меня вытащить!

Глава 32

Может, у меня не грипп?

Я болела раньше. Много. Часто. Вирус для меня — это три дня в состоянии овоща, когда я свое имя с трудом могу вспомнить. А сейчас узнала человека, которого видела в детстве. Не очень часто.

На фотографиях видела. Однажды бабушка отводила меня к папе в отдел, и там я тоже его видела. Он меня даже барбариской угостил, помню. Я вообще много всякой ерунды помню.

А, нет, еще я видела его на снимках в сети. Любопытствовала, когда Дмитрий Константинович помог мне с квартирой и документами, залезла в сеть, и нашла информацию заодно и про его сына. Может, именно поэтому сразу и узнала?

Хотя, Василий Игнатов не особо изменился с юности, надо признать.

К папе в отдел он пришел мажором. То ли с психфака, то ли с юридического. Буквально сразу после получения диплома, как отец рассказывал. Почему я рассматривала снимки папы с работы? Потому что, хоть я была ребенком, даже не подростком, Василий Игнатов мне понравился. По фото, да. Как знаменитость. Я так одно время по Диме Билану фанатела.

Василий Дмитриевич Игнатов из тех, кто во вкусе любой девушки, которая не влюблена. В меру смазливый, в меру красивый. Есть и неправильность во внешности, которая цепляет — нос длинноват, и с небольшой горбинкой. На фотографиях с корпоративов он был юным, улыбчивым, и именно его улыбка меня очаровала, пусть моя «любовь» и длилась недолго.

Сейчас он тоже улыбается. А я в ответ улыбку подарить не могу.

Василию сейчас сколько? Тридцать пять примерно. И, надо же, не изменился. Выглядит не мужчиной, а парнем.

Красивый. Осанка — супер. На безымянном пальце обручальное кольцо. Почему, несмотря на то что мне так дерьмово, я всё это подмечаю? Подмечаю эти детали, несмотря на то, что знаю, что это за человек!

Он же сволочь! Папа мой тоже сволочь, но он папа, мне от него ничего не грозило. Другим — да. Мне — нет. А от Игнатова может прилететь. И лицо свое он не скрывает.

Мне конец?

Он… он Егора запытал. Из-за девушки, которая отказала ему, но не отказала Егору. Неужели такая любовь сильная, или просто уязвленное эго? Что бы ни было, страшно представить человека, способного связать другого, и пытать током, паяльником, бить, да так сильно, что выход в окно кажется лучше, чем терпеть всё это…

Боже!

— Надеюсь, тебе удобно? — спросил он доброжелательно.

Смотрит на меня тоже доброжелательно. Просто, блин, лучший друг. Стоит, привалившись спиной к стене, руки на груди сложил, и улыбается мне.

Я помню, что тоже должна быть вежливой, скромной, не нарываться. Я все это помню, но какого черта он не скрывает свое лицо? Это капец как пугает! Это точно означает, что меня не планируют выпускать живой.

— Василий… Дмитриевич? — спросила, пытаясь сдержать чих.

Очень уж здесь пыльно.

— Узнала? Мне льстит. Так что, удобно тебе здесь?

— Нет, — я села на кровати, залезла на нее с ногами, и обняла колени. — Мне плохо. Здесь грязно.

— Придется потерпеть.

— И мне дурно. Меня ударили?

— Пару раз тебе прилетело, — кивнул Василий. — А еще тебе вкололи какой-то транк-анксиолитик, вроде. Я не интересовался.

— Мне плохо, — повторила я, посылая к черту наставления папы про вежливость и скромность.

Лицо-то он не скрывает. Если разорусь сейчас — угомонят. Если буду вежливой — не уговорю меня отпустить. Я просто могу быть собой, не истерить, и попытаться выбить для себя хоть что-то. Пока думаю, как отсюда сбежать. Правда, сомневаюсь, что получится. Я не этот чертов Рэмбо, к сожалению!

— Ничем не могу помочь, — все с той же обаятельной улыбкой ответил Василий, продолжая разглядывать меня, как какую-то занятную зверушку.

Надеюсь, сейчас я страшная, и он не решится на изнасилование. А если решится? Тогда придется терпеть.

— Можете. Вы можете помочь. Мне бы воды.

— У кровати три бутылки, — он указал глазами вниз, я свесилась с кровати, и убедилась, что вода была рядом со мной все это время.

— Спасибо.

— Еду скоро принесут.

— Спасибо, — повторила я. — И… Василий Дмитриевич, вы, может, не знаете, но я беременна.