Застава, к бою!

— Да я-то че? — Паулускус махнул рукой. Потом снова закурил. — Я б так может быть, и не маялся бы, если б не сон этот дурацкий. Да и Таран, как на зло засунул к нам зеленого сержантика. Зеленого, а наглого! Сразу видать — шкурник. А вдруг он подведет? Вдруг будет бой, а он дров наломает?

— Эт ты про которого? — Застелив свой люк маскировочной сеткой, спросил Хворостинин.

— Про младшего сержанта Селихова, — кисловато проговорил Паулускус, — с ним явно что-то не так. Еще и года не прослужил, а уже лычки сержантские нацепил! Я вон, что б их носить, полгода жопу в училище рвал! А он что?

Хворостинин удивленно посмотрел на Паулускуса.

— Сержант, да ты никак шутишь? — Спросил мехвод, приподняв бровь.

— Чего? — не понял Паулускус.

— Ты че, про Селихова не слыхал?

— А че мне про него слыхать-то? — Помрачнел Вова.

— Вов, ну ты чудак, конечно.

Мехвод сел на мешки рядом со своих командиром. Попросил огня и тоже закурил.

— В отряде одно время про Селихова только и болтали. Уж не знаю, где ты тогда был.

— Где-где… На службе. И че болтали? — Заинтересовался Вова.

Обычно улыбчивый и веселый Владик Хворостинин стал вдруг серьезным. Его не очень красивая, немного похожая на обезьянью рожица приобрела жесткие, даже суровые черты.

— Селихов в первый день на службе в одиночку увел душманов от своего наряда, — начал он серьезным, ровным тоном, — увел, что б спасти от окружения.

Внезапно Хворостинин погрустнел. Продолжил:

— В том наряде был мой друг. Миша Глушко. Его Селихов тоже спас.

Паулускус даже открыл рот от удивления.

Все больше и больше дивился старший сержант, когда мехвод рассказывал ему истории, что сам слышал про Селихова. О том, как он вытащил командира хвостов из-под вражеского огня. О том, как гранатой пугал душманов. Как добровольно пошел к ним в плен, чтобы его наряд отпустили. Как собственными портянками навел на духов поисковую группу, что б тех взяли пограничники.

— Это все вот этот? Вот этот парень? — Округлил глаза Вова. — Да Селихову ж и двадцати лет не дашь! Пацан пацаном!

— Вот этот парень, — пожал плечами Хворостинин.

— Да врешь! Байки это все! Кто-то просто так шутит!

Мехвод пожал плечами.

— Да я б, Вова, и сам бы подумал, что байки. Если б лично не видал, как Селихову начотряда вручал медаль «За Отвагу».

Паулускус удивленно поднял брови. Потом снова помрачнел и задумался. Не по себе ему стало. В душе у старшего сержанта зашевелились сомнения: а справедливо ли он на Селихова напал со всеми этими обвинениями в «зелености»?

— Слышь, Вов?

Голос Хворостинина вырвал Вову из собственных мыслей.

— М-м-м?

— А что тебе за сон такой приснился-то?

Паулускус вздохнул. Поджал губы.

— Очень неприятный сон, Владик.

— Какой?

Старший сержант Паулускус мрачно глянул на мехвода. Тот моргнул большими любопытными глазами.

— Что я, брат, — ответил Вова, — нынче ночью на гранате взорвался. А может быть, и на мине.

— М-д-а-а-а-а… — Протянул Хворостинин. — И правда, тот еще сончик…

* * *

Над Шамабадом клубился густой черный дым. Даже на фоне ночного черного от тяжелых туч неба его можно было увидеть невооруженным взглядом.

Такая картина стояла у нас перед глазами, когда отделение загружалось в Шишигу.

С Шамабада нас было шестеро. В засаду уезжали я, Стас Алейников, Ваня Мартынов, вооруженный пулеметом ПКМ, Алим Канджиев и Марат Сагдиев. Командовать нами должен был прапорщик Черепанов.

Остальную часть отделения составляли ребята из резервной заставы.

Шишига высадила нас у первых ворот на участке, там где находился Волчий камень. Это был скалистый левый фланг.

Дальше наряду предполагалось идти в пешем порядке, применяя меры маскировки.

К двум часам ночи, двенадцатого мая, сомнения многих в том, будет ли атака, стали потихоньку развиваться. Все потому, что на том участке, куда мы направлялись, секрет этим вечером уничтожил двух душманов, пытавшихся пронести к системе противопехотную мину «итальянку».

Духи оказали серьезно сопротивление, потому пограничники их просто уничтожили. А жаль. Живыми, боевики могли рассказать что-нибудь интересное.

Когда мы добрались до Волчьего камня, плоским навесом растущего у подножья отвесной скалы, то быстро распределились по местности.

Сагдиев, Мартынов и парень из отделения резервной заставы по имени Саша Богдинь обошли скалы по крутой тропе, чтобы забраться наверх и составить группу огневого обеспечения.

Стас Алейников и Алим Канджиев, назначенные наблюдателями, ушли вперед, ближе к берегу и спрятались там, чтобы сообщить о возможном приближении духов и девушки.

Остальные, в том числе и я, остались в группе нападения и залегли в зарослях молодой акации, которыми поросла сопка напротив скалы. Там нам предстояло выждать некоторое время и проверить, придет ли кто из-за реки.

— Саша? — Подлез ко мне Вова Паулускус.

Я оторвал взгляд от ониксово-черного в темноте Волчьего камня и каменистой тропы, что тянулась рядом с ним и уходила вдоль скалы к берегу Пянджа.

— М-м-м-м?

— Я… Это… Хотел извиниться.

— Поговорил с Тараном? — Хмыкнул я.

— Да не, — старший сержант покачал головой. — Мне про тебя мои же бойцы рассказали. Это правда, что про тебя говорят? И про гранату? И про то, что ты душманов в одиночку задерживал?

— Было дело, — суховато сказал я.

— А чего ж ты молчал? — Удивился Вова.

— Вова, — я глянул на него бесстрастным взглядом. — Больше бессмысленной болтовни я не люблю только хвастовство.

— Принял, — кивнул Паулускус. — Но ты все равно прости, что я так к тебе несправедливо…

Он не договорил. Все потому, что где-то вдали прозвучали хлопки выстрелов.

— Который час? — Бросил я Вове.

Тот быстро глянул на свои часы, которые носил по-солдатски, циферблатом к телу. Разглядев зеленые точечки фосфорных стрелок, он быстро ответил:

— Два часа тридцать минут.

«Началось, — подумал я, — они все-таки пришли».

Позади едва слышно зашуршало. Это к нам подлез прапорщик Черепанов.

Он нес с собой рацию и нацепил на уши гарнитуру. Сейчас, приложив к круглому наушнику пальцы, прапорщик слушал передачу и кивал.

— Да. Понял. Есть.

Договорив с заставой, он тихо начал:

— Плохо дело. Правда, эти сукины дети перешли Пяндж. Уже три наряда на границе вступили с ними в бой. Сейчас отступают до заставы.