Застава, к бою!

Да только затея их провалилась.

— Отводить? — Удивился Имран. — О чем ты говоришь?

Наби, сидевший за камнем, снова поднял голову. Опять попытался высмотреть сквозь темноту заставу. Потом он опасливо пригнулся. Огляделся, чтобы посмотреть, далеко ли остальные моджахеддин.

Вблизи братьев никого не было. Цепочки моджахедов по семь-десять человек, протянулись вдоль всего берега.

— Мы выполнили договор с Абади и американцем, — сказал Наби, — напали на советскую заставу. Он знал, что уничтожить мы ее не сможем. Потому тратить силы попусту нет никакого смысла.

Имран нахмурился. Снял капюшон своей плащ-палатки и убрал с головы мокрый от воды шерстяной пакль. Отряхнул его, но на место не вернул, просто накинул капюшон на черные волосы.

— Перед нападением ты говорил другое, брат, — мрачно сказал Имран, — ты говорил, что готов сломить оборону шурави. Вырезать их под корень.

Наби глянул на черное под капюшоном и от предутренней темноты лицо брата. Поджал губы.

— Между тем, что воин готов сделать и тем, что он может — большая разница, брат мой. Пора посмотреть правде в глаза. Взять заставу мы не сможем.

Видя, как лицо Имрана становится еще мрачнее, Наби быстро добавил:

— Но мы и так показали шурави, что мы их не боимся. Что мы готовы сражаться, чего бы это ни стоило. Даже тут, на их земле.

Имран встал.

— Я бы не советовал тебе поднимать головы, брат, — выдавил из себя ухмылку Наби, — кто знает, вдруг снайпер шурави сможет достать тебя прямо с заставы.

— Твои бредни меня поражают, — сказал Имран холодным, угрожающим тоном.

Наби не ответил. Только уставился на брата волком.

— Ты хочешь сказать, — продолжал Имран, — что мы убили своего отца, только чтобы вот так бесславно отступить? Чтобы показать всем: и шурави, и нашим воином, что мы не в силах уничтожить эту проклятую заставу?..

— Говори потише, брат, — испугался Наби. — Нас могут услышать моджахеддин.

— Юсуфза стал слабым, — Имран оскалился, и зубы его мелькнули в темноте белым, — а я — не таков. Я считал, что и в тебе есть большая сила духа, раз уж ты смог доказать всем нам, твоим братьям, что ты не просто сын крестьянки, а воин.

Оба брата замолчлали. Вместо ответа Наби тоже встал, забыв о собственном предостережении. Глянул на брата, что был ниже него ростом, сверху вниз. Прямо в глаза.

— Что ты хочешь этим сказать? — Процедил Наби.

— Что мы останемся и будем сражаться. Еще один-два приступа, и они дрогнут. Их там всего четыре или пять десятков. Нас почти в три раза больше. Отступать нельзя.

— У нас больше нет артиллерии, — холодно ответил ему Наби, — а все потому, что ты доверил управлять обозом с минами этому мерзкому лжецу Рахиму. А теперь что?

— Ты обвиняешь в чем-то меня?! — Вмиг вспыхнул Имран.

Он угрожающие сгорбился, сделал шаг к брату. Тот, зная тяжелый нрав Имрана, попятился на назад.

— Нет, не обвиняю, — сказал Наби решительно.

Он боялся брата, однако не хотел потерять лицо перед ним. Тем не менее понимал, что храбрился совсем неубедительно. Как минимум потому, что Имран заставил Наби сделать шаг назад.

— Лишь хочу сказать, что Рахим оказался лжецом. Что увел обоз с амуницией, в котором были патроны и мины в пустыню. Уже завтра он будет торговать нашим оружием с другими вожаками моджахеддин. А знаешь почему?

— Потому что этот мерзкий пес — предатель, — протянул сквозь зубы Имран, — и как только я закончу с шурави — займусь им. Точно так же, как и Фазиром, этой предательской собакой, что увела девчонку к шурави.

— Нет, — покачал головой Наби, пропустив мимо ушей слова про Амину, которую должны были охранять именно его люди, — потому что после второго нашего приступа он понял, что нам не взять Шамабад. Что мы станем слишком слабы. Обескровлены после вторжения, и не сможем ему отомстить.

— Он умрет от моей руки, — покачал головой Имран, — я отрежу ему голову собственным ножом!

— Посуди сам, — поторопился ответить Наби, успокаивающим тоном, — люди отца уходят от нас. Он держал их сильной рукой. С нами их удерживает лишь одно — желание отомстить за своего господина — за нашего отца. Я предупреждал тебя об этом. Говорил, что банда может развалиться, если наткнется на серьезное сопротивление, брат. Так и получается. Теперь нужно отойти. И позаботиться в первую очередь о себе.

— Ты собираешься бросить всех этих воинов? — Имран махнул рукой в сторону позиций, где моджахеддин готовились к новому бою.

— Они бросят нас не задумываясь, — ответил ему Наби упрямо, — завтра они найдут нового господина, который даст им еду, кров и новую возможность убивать шурави. Мы тоже должны воспользоваться нашей возможностью.

— Ты собираешься бросить этих людей? — Как бы неуслышав брата, повторил Имран и подошел к нему почти вплотную. Схватил за ворот военной куртки, — собираешься просто сбежать?!

— Я собираюсь жить, — Наби попытался отстранить свое красивое, правильных черт лицо, от неказистых и грубых рук брата, — Абади обещал, что если мы нападем на заставу, то получим возможность уйти в Пакистан. Что там нас ждет хорошая жизнь в этой стране. Безбедная жизнь. Подумай об этом, брат! Подумай, молю Аллаха!

Наби надеялся вразумить брата такими словами, хотя в глубине души он понимал, что этого недостаточно. Страх перед порывистым Имраном укоренился глубоко в сердце Наби, и именно он заставил младшего сына Юсуфзы вывалить на брата такой неподходящий аргумент.

— Так вот, значит, как, — протянул Имран. — Мне стоило догадаться, брат. Вот почему ты так охотно согласился с тем, что Юсуфза больше не может управлять нами. Вот почему помог мне взять власть в свои руки. Ты хотел меня использовать. Выслужится перед американцем и его грязным пакистанским прислужником, а потом оставить нашу землю и сбежать!

— Просто я понимал, что наш Джихад скоро кончится, — продолжал торопливо Наби, — последние месяцы только к этому все и шло! Но я хочу, чтобы хотя бы моя жизнь продолжалась! Я заслужил спокойствие и достаток! Достаточно пролил крови, чтобы заслужить это!