Застава, к бою!

— Гена, — опустился я. — Покажи-ка.

Малюга снова что-то промычал и отмахнулся, пряча от меня нижнюю часть лица.

— Покажи-покажи. Не бойся.

Гена зыркнул на меня волчьим взглядом. На миг мы с ним застыли, сверля друг друга глазами. Отрывистое дыхание перепуганного человека, выдавало в его взгляде скорее страх, чем какую-то злость.

— Да дай ты посмотреть, что прячешься? — Спросил я беззлобно.

Малюга зыркнул уже на Матузного, потом снова на меня, и опустил предплечье, которым прикрывался.

— М-д-а-а… Дела… — Сказал я, всматриваясь ему в лицо.

Половина нижней части его лица страшно опухла. На щеке открылись многочисленные ссадины от удара прикладом. Но это были семечки. Челюсть солдата выскочила из суставов и неестественно сдвинулась влево так, что он не мог ни открыть ее, ни закрыть.

— Дай посмотреть, открой рот, как сможешь, — сказал я.

Малюга приоткрыл рот, скривили от боли. Я заметил там только несколько выбитых зубов, но перелома самой челюсти, по всей видимости, не было. По крайней мере, по внешним признакам.

— Вставай, — бросил я, — давай.

Малюга тут же замычал, замахал руками.

— Вставай, говорю. Нормально все будет.

Он недоуменно и даже с каким-то удивлением посмотрел на меня. Под заинтересованными взглядами еще нескольких бойцов поднялся.

— Стой ровно.

Малюга выпрямился. Не успел он моргнуть, как я просто дал ему с левой прямо в челюсть. Отчетливо щелкнуло. Малюга замычал, согнулся. Мы с Матузным поспешили поддержать его, что б тот не упал.

— Тихо… Тихо-тихо… — Успокаивал его я.

— М-м-м-м… Сука! — Заорал Малюга и резко выпрямился, вырвал у нас с Матузным руки.

А потом разразился чудовищным матом, схватился за лицо от боли. Когда закончил и успокоился, стал на меня кричать:

— Ты че творишь?! Добить меня решил! Мне душман и так чуть челюсть не свернул, а ты решил все! Прикончить меня, что б не мучился?!

— Че, встала на место? — Пропустив его претензии мимо ушей, ухмыльнулся я и сложил руки на груди.

Злое лицо Гены медленно изменило выражение на изумленное. Малюга просто застыл в каком-то шоке. Физиономия его удивленно вытянулась, а глаза расширились. Он пооткрывал рот, подвигал челюстью. Покривился от боли. Потом, уставившись на меня, сказал:

— Кажись, встала.

— Ну и хорошо, — я хлопнул его по плечу, — воевать сподручней, когда все кости на месте, да?

— С-спасибо, — изумленно проговорил Гена заикнувшись.

— Ану, клацни зубами, — пристал к нему удивленный Матузный.

— Чего?!

— Зубами, говорю, клацни! По-моему, все равно она у тебя чуть кривая.

— Да иди ты в баню! — Разозлился на него Малюга, — уже не кривая! Я ж чувствую! Все на месте!

— А мне кажется, косит чутка.

— Да иди ты!

— Косит-косит! Генка всех девок распугает, как домой приедет! — Рассмеялся кто-то из погранцов.

Малюга обернулся и послал шутника матом. Бойцы, что находились рядом, дружно рассмеялись.

— Не косит. Все у тебя там нормально. — Сказал я.

У забора, с левой стороны бреши вдруг пограничники вдруг забеспокоились.

— Это что на нем?! — Крикнул вдруг Миша Солодов, схватив пленного душмана за капюшон плащ-палатки.

Дух в ответ странно, даже с какой-то надменностью покосился на пограничника.

— С кого эта падла ее сняла?!

— И ремень, — мрачно сказал Сагдиев, кивнув стволом висевшего на ремне автомата на душмана, — ремень с советской бляхой.

Сагдиев, Солодов и еще двое погранцов окружили обоих духов, стоявших на коленях со связанными за спиной руками.

Остальные, кто был свободен от наблюдения, смотрели на товарищей с недоумением.

— Снял с кого-то, сучий сын, — повторил Солодов, сквозь зубы, — снял с кого-то из наших. С погибшего!

Он подошел к худощавому, схватила его за ворот рубахи.

— Признавайся, скотина, с наших погибших снял, а?

Душман, не понимавший русской речи, волком уставился на Солодова.

— Чего вылупился?!

— Что вы тут галдеж разводите? — подошел к ним я.

— Душманье нарядилось в вещи советских солдат, — угрюмо сказал Сагдиев, снова указывая на ремень худощавого.

Один из пограничников обошел молодого духа. Увидев что-то, он опустился к душману за спиной. Поковырялся немного, а потом поднялся, держа в руках наручные часы на ремешке.

— Наши. Советского производства! — Сказал он и торопливо подошел ко мне, сунул часы.

Я взял. Это была старинная «Юность» на рваном кожаном ремешке и с лопнутым циферблатом.

Я приложил часы к уху. Они стояли. Кажется, сломались. Либо дух такими уже их нашел, либо часы встали уже после того, как душман стал их носить.

Солодов сплюнул.

— Мародерствуют, падлы. Обирают наших погибших солдат!

Я посмотрел на бойцов.

— Снимите с него пояс и плащ-палатку, — сказал я, — обыщите обоих еще раз. Если что трофейное найдете — отобрать.

Погранцы принялись выполнять приказ.

Потом я увидел, как со стороны дувала к нам идут несколько пограничников. Это были Стас Алейников и Семипалов. Вел их Мартынов.

Когда они подошли, старший сержант хотел что-то мне сказать, но уставился на пленных душманов.

— Задержали? — Спросил он.

— Этот не простой, — я кивнул на худощавого, — побогаче остальных одет. Нужно, чтобы Алим с Тараном его допросили. Вдруг, что полезного скажет.

Мартынов кивнул.

— Эти суки — мародеры, — вдруг влез Миша Солодов, — мы при них нашли ремень солдатский. Наш.

— Еще плащ-палатки, — подтвердил Сагдиев. — И часы.

Малюга, продолжавший обыскивать задержанных, достал из-за пояса у молодого советский штык-нож.

— Трофеи собирают, — сказал он, пережевывая слова недавно вставшей на место челюстью.

Лицо пограничника опухло еще сильнее, однако, казалось, Гена этого и не замечал.

Мартынов сделался вдруг мрачным. Глянул на меня.

— Таких убивают без вопросов, — сказал он, — они наших бойцов обдирают. Если б до Тохиного тела добрались, тоже бы с него все стянули, даже сапоги.