Заводные апельсины
Шрифт:
– Ладно, - сказал доктор Бродский, - пусть отправляеця обратно в постель.– Затем он вроде как потрепал меня по плечу и говорит: - НепДохо, неплохо. Очень многообещающее начало.– И, во весь - о^ осклабившись, поплелся вон; доктор Браном пошел следом, однако перед уходом одарил меня дружелюбной и участливой улыбкой, словно он со всем происходящим не имеет ничего общего, а втянут в это силком', так же как я.
В общем, отвязали они меня от кресла, освободили кожу над глазами, чтобы я мог открывать и закрывать их, и я их закрыл - о, бллин, какая боль и буханье было у меня в голове!– а потом меня перевалили в кресло-каталку и повезли в палату, причем мeдбрaт, который меня вез, все время бубнил себе под нос какой-то эстрадный кaл, так что я не выдержал и говорю: "Заткнись, ты1" - но он только усмехнулся и ответил: "Брось,
– Ну, по моим расчетам вам уже должно стать лучше. Правильно?
– Сэр...– преодолевая слабость, отозвался я. Как-то я не вполне пони, что он имел в виду, говоря о расчетах, потому что когда ты болeн и начинаешь чувствовать себя лучше, это твое личное дело, и никакие расчеты тут ни при чем. Он сел, весь такой дико располагающий и дружелюбный, на край кровати и сказал:
– Доктор Бродский вами доволен. У вас очень положительная реакция. Завтра, разумееця, будет два сеанса, утренний и вечерний, так что могу себе представить, какой вы будете к концу дня измотанный. Но нам надо жать на все педали, чтобы вас вылечить.– А я говорю:
– Вы к тому, чтобы мне снова?.. Чтобы я снова смотрел на?.. О нет, простонал я.– Это ужасно!
– Разумееця, ужасно, - улыбнулся доктор Браном.– Насилие ужасающая штука. Этому-то вы у нас и учитесь. Ваше тело этому учиця.
– Но я все же не понимаю, - проговорил я.– Не понимаю, почему мне так плохо от этого. Раньше мне никогда от этого плохо не делалось. Раньше было как раз наоборот. Я в смысле, что когда я делал это или смотрел на это, я чувствовал себя как раз хорошо. Не понимаю, что такое... почему... какого fигa...
– Жизнь - удивительная штука, - сказал Браном тоном святоши. Процессы жизни, устройство человеческого организма - кому дано полностью постигнуть эти чудеса? Доктор Бродский, конечно же, выдающийся человек. С вами происходит то, что и должно происходить с каждым нормальным, здоровым человеческим существом, наблюдающим действие сил зла, работу разрушительного начала. Вас делают нормальным, вас делают здоровым.
– Во-первых, мне этого не нужно, - сказал я.– Во-вторых, я вообще не понимаю. Я чувствую себя совершенно больным от того, что вы со мной делаете.
– Разве вы сейчас плохо себя чувствуете?– спросил он со своей дружелюбной улыбкой от ухa до ухa.– Вы пьете чай, отдыхаете, спокойно беседуете с другом - вам сейчас может быть только хорошо!
Слушая его, я осторожненько попробовал вновь ощутить боль и тошноту в голове и во всем теле, но нет, бллин, действительно я чувствовал себя хорошо и даже проголодался.
– Не могу взять в толк, - сказал я.– Вы, видимо, специально что-то делаете, чтобы мне было так скверно.– И я в раздумье нахмурился.
– Вам только что было плохо, - сказал он, - потому что вы выздоравливаете. Когда человек здоров, он отзываеця на зло чувством страха и дурноты. Вы выздоравливаете, вот и все. Завтра к этому времени вы будете еще здоровее.– Затем он похлопал меня по коленке и вышел, а я задумался, силясь разгадать эту головоломку. Похоже было, что провода и всякие прочие штуки, которые они цепляли к моему телу, заставляли меня чувствовать себя больным, и все это сплошной подвох. Я все еще силился найти разгадку и подумывал уже о том, не лучше ли будет завтра вообще воспротивиться их попыткам привязать меня к креслу и затеять с ними настоящий дрawинг - есть же у меня все-таки какие-то права!– когда ко мне вошел еще один человек. Это был улыбчивый стaр! кaшкa, который назвался представителем комиссии по социальной интеграции бывших заключенных; он принес с собой множество бумажек тт бланков.
– Куда, - обратился он ко мне, - вы пойдете, когда окажетесь на свободе?
Я, по правде говоря, как-то даже не думал о таких вещах, и вообще до меня только теперь начало доходить, что очень скоро я буду свободен как вольный ветер, и тут же я осознал, что это произойдет только
в том случае, если я буду идти у них на поводу и не стану затевать дрawинг, критшинг, не буду ни от чего отказываться и так далее. Я говорю: - Ну, домой пойду. Назад к своим прeдкaрн.– К вашим - кому?– Он не очень-то вjeзжaл в жаргон нaдцaтых, поэтому я пояснил: - В свой родной дом, к родителям. Понятно, - отозвался он.– А когда у вас в последний раз с ними было свидание?– С месяц назад, - сказал я, - или что-то около. Нам отменили потом все свидания из-за того, что какому-то прeс+упнику удалось протащить в зону дурр, которую ему передала его кисa. Этакую подлянку сыграли - чтобы безвинных людей всех из-за одного наказывали! Поэтому я их уже около месяца не видел.
– Понятно, - сказал кaшкa.– А ваши родители информированы о том, что вас перевели сюда и скоро освободят?– Слово-то какое: освободят, спятить можно! Я говорю:
– Нет.– И добавил: - Будет им приятный такой сюрприз, а что? Вдруг вхожу в дверь и говорю: "Вот и я, явился не запылился, снова на свободе! " Очень даже нeслaбо.
– Ладно, - сказал представитель комиссии, - этот вопрос отпал. Раз у вас есть где жить, пускай. Теперь остаеця проблема работы, верно?– И он показал мне длинный перечень всяких мест, куда я мог устроиться на работу, но я подумал - вот еще, это дело потерпит. Сперва надо устроить себе небольшой отпуск. А потом всегда можно будет пуститься в крaстинг и запросто набить полные карманы дeнг, единственное только, что теперь мне надо будет работать очень осмотрительно и действовать в оди нотшeствe; никаким так называемым друзьям я уже не верил. Поэтому я предложил ему с этим делом подождать и обсудить как-нибудь потом. "хорошо-хорошо-хорошо", - сразу же согласился он и поднялся уходить. И тут выяснилось, что он какой-то слегка с приветом, потому что в дверях он хихикнул и говорит:
– А ты не хочешь мне напоследок двинуть в рыло? Я даже решил, что скорей всего ослышался, и говорю:, - Чего?
– Не хочешь ли ты, - снова хихикнул он, - напоследок вроде как дать мне в морду? Я озадаченно нахмурился и сказал: - Зачем?
– Ну, - усмехнулся он, - просто чтобы посмотреть, к-ак ты выздоравливаешь.– И с этими словами он нагнулся, подставляя мне хaриу, жирную и расплывшуюся в ухмылке. Я сжал кулак и с размаху двинул, но он проворно оцтранился, все еще ухмыляясь, так что мой кулак пронзил пустой воздух. Все это показалось мне очень непонятным, и я нахмурился, а он удалился, хохоча во всю глотку. И тут, бллин, я снова почувствовал тошноту, точь-в-точь как после сеанса, хотя и ненадолго, всего на пару минут. Потом тошнота исчезла, и когда мне принесли обед, оказалось, что аппетит мой не пострадал, и я готов наброситься на жареную курицу. Однако странно - с чего это вдруг стaри кaшкe захотелось получить толтшок в лицо? И, опять-таки, странно, с чего мне потом стало дурно?
А самое странное случилось, когда я в ту ночь заснул, бллин. Мне приснился кошмар, причем, как вы, вероятно, догадываетесь, на тему одного из фильмов, которые я смотрел перед этим. Кошмарный сон это ведь, в общем-то, тоже всего лишь фильм, который крутиця у тебя в голове, только это такой фильм, в который можно войти и стать его персонажем. Это со мной и произошло. Мой кошмар напоминал один из фрагментов, которые мне показывали под конец сеанса, там хохочущие мaллтшики резвились с молоденькой кисои, которая обливалась кровью и критшaлa, а вся ее одежда была врaздрызг. Я был среди тех, кто с ней шустрил, - одетый по последней моде нaдцaтых, я хохотал и был вроде как за главаря. А потом, в разгар дрaцингa, меня словно бы парализовало, я почувствовал ужасную дурноту, и все остальные мaллтшики принялись надо мной громко потешаться. А потом я дрался с ними и, силясь проснуться, плавал в лужах собственной крови, чуть не утопал в ней, и очутился опять в палате, в своей постели. Меня затошнило, я вылез из кровати и на дрожащих ногах ринулся к двери, потому что туалет был в конце коридора. И - вот те раз, бллин!– дверь была заперта. Я оглянулся и, словно впервые, увидел на окне решетку. Так что, доставая из прикроватной тумбочки какую-то миску, я уже понимал, что деваться некуда. хуже того, я даже не смел забыться сном. Вскоре я обнаружил, что до рвоты все-таки не дойдет, но для того, чтобы лечь в кровать и вновь заснуть, я уже был слишком пуглыи. Однако все равно потом я вдруг заснул, как провалился, и снов больше не видел.