Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

Отец Рикке вздохнул.

— Прелесть обещаний, которые даешь себе, в том, что никто не жалуется, когда ты их нарушаешь.

— Ха! — Рикке обнаружила, что опять сжала кулаки, и решила оставить их как есть. — Изерн говорит, я слишком мягкая. Избалованная.

— Бывают вещи и похуже.

— Изерн говорит, безжалостность — качество, которому благоволит луна.

— Может быть, тебе стоит быть поосторожнее с тем, чему ты учишься у Изерн-и-Фейл.

— Она хочет для меня только лучшего. И для Севера.

Услышав это, ее отец грустно улыбнулся.

— Хочешь верь, хочешь нет, но мы все хотим лучшего. Корень всех проблем в мире в том, что люди никак не могут договориться о том, что это такое.

— Она говорит, нужно превратить свое сердце в камень.

— Рикке. — Отец положил руки ей на плечи. — Послушай меня. За эти годы я знавал многих людей, кто это сделал. Людей, в которых было чем восхищаться. Они ожесточили свои сердца, чтобы вести людей, чтобы победить, чтобы править. И в конце это не принесло ничего хорошего ни им, ни тем, кто их окружал.

Он пожал плечами:

— Мне твое сердце нравится как оно есть. Может, если бы таких было побольше, на Севере было бы приятнее жить.

— Ты думаешь? — пробормотала она, нисколько не убежденная.

— У тебя крепкий хребет, Рикке, и хорошие мозги. Хотя ты и любишь их прятать — даже от себя самой, может быть. — Он оглядел помещение, полное орущих людей. — Сдается мне, когда все это закончится, им понадобятся и твой хребет, и твои мозги. Но и твое сердце тоже. Когда меня не будет.

Рикке сглотнула. Как обычно, попыталась превратить свой страх в шутку:

— Куда это ты собрался? В сральник?

— Сперва в сральник. Потом в койку. Не напивайся слишком сильно, ладно? — Он наклонился ближе, добавив вполголоса: — Превращать сердце в винный бурдюк тоже не стоит.

Она хмуро наблюдала, как он уходит. Он всегда был тощим, но жилистым и крепким, словно натянутый лук. Теперь он казался просто согнутым, хрупким. Рикке поймала себя на том, что гадает, сколько ему осталось. И что станется с ней, когда его не будет. Что станется с ними всеми. Если они всерьез рассчитывают на ее хребет и мозги, значит, проблем у них еще больше, чем она думала.

Трясучка сидел посреди амбара, хмуря брови. Место вокруг пустовало: с его репутацией большинство народа, даже когда они были пьяны, старались держаться от него подальше. На Севере было предостаточно опасных людей, но большинство были согласны, что Коул Трясучка — один из худших. Такие люди, несомненно, ужасное проклятье — вплоть до того момента, когда ты попадаешь в серьезную переделку и они оказываются на твоей стороне. Тогда лучше них никого не сыщешь.

— Привет, Трясучка!

Рикке хлопнула его по плечу, едва не промахнувшись. Счастье, что плечо было такое большое.

— Похоже, до тебя пока не очень дошло, что значит торжество. Мы празднуем мое героическое возвращение! Ты должен улыбаться! — Она взглянула на его обезображенное лицо, веко, нависшее над его металлическим глазом, и огромный шрам от ожога поперек щеки. — Ты ведь умеешь улыбаться, верно?

Он взглянул на ее руку на своем плече, потом перевел взгляд на нее. Улыбки на его лице так и не появилось.

— Почему ты никогда меня не боишься?

— Просто я никогда не считала тебя таким уж страшным. А этот твой глаз, он вроде как даже симпатичный. Такой блестящий. — Рикке потрепала его по обожженной щеке. — Ты всегда казался мне каким-то… потерянным. Словно потерял сам себя и не знаешь, где искать.

Она положила ладонь на его грудь.

— Но ты по-прежнему тут. Прямо вот здесь.

Трясучка казался таким потрясенным, как будто она отвесила ему пощечину. В его настоящем глазу даже блеснула влага — или, может быть, у нее просто плыло в глазах, потому что Коул Трясучка никогда не славился своей способностью плакать. За исключением случаев, когда его мертвый глаз начинал сочиться, но это совсем другое дело.

— Что-то сегодня многовато слезливых стариков вокруг, — пробормотала она, отталкиваясь от стола, чтобы встать. — Надо бы еще выпить.

Возможно, идея выпить была не такой уж удачной, но по какой-то причине плохие идеи всегда казались ей более привлекательными. Рикке старательно наливала эль в свою кружку, прижав кончик языка к выемке в губе, где обычно находилась трубка с чаггой, и прикладывая все усилия, чтобы не пролить мимо, когда внезапно увидела Лео дан Брока.

Как правило, вокруг Лео увивалось какое-то количество дружков, и один из них, зубастый, действительно был неподалеку — улыбался во весь рот прислужнице, словно его улыбка была даром, который той посчастливилось заполучить. Однако остальных, похоже, отпугнула его мать. По правде говоря, леди Финри очень даже могла вселить страх, и сейчас, похоже, она вселяла страх в своего сына, если судить по тому, как она потрясала пальцем, и по его опущенному лицу.

— …Впрочем, не буду больше тебя стеснять, — услышала Рикке, подойдя к ним ближе. — В конце концов, кто-то же должен распоряжаться отступлением!

Она царственно двинулась прочь. Лео метнул ей вслед разъяренный взгляд, запрокинул голову и одним глотком осушил свою кружку, потом швырнул кружку на усыпанный объедками стол и принялся пить прямо из кувшина. Его кадык ходил вверх и вниз, по шее стекали струйки.

— Мне порой кажется, что на этих пирах больше эля льют на землю, чем выпивают, — заметила Рикке, говоря на языке Союза.

Она оперлась ладонями о стол рядом с ним, так что плечи поднялись к самым ушам. Лео поставил кувшин и уставился на нее поверх ободка.

— Ба, да никак это пропавшая дочка Ищейки! — отозвался он на северном наречии. — Рада, что вернулась?

— Я бы предпочла вернуться в Уфрис, но Уфрис сожгли, а люди все разбежались… те, кому повезло, во всяком случае. Всегда думала, что ненавижу это место, но теперь, когда его больше нет, мне его не хватает… — Ей пришлось сглотнуть, чтобы справиться с комком печали в горле. — Но все же это гораздо лучше, чем когда за тобой гоняется по промерзшему лесу толпа кошмарных ублюдков, так что пусть будет как есть. На Севере полно мерзавцев, но этот Стур Сумрак…

Она оскалилась, ощущая внезапный укол ненависти.

— Клянусь мертвыми, это такой говнюк, что впору песни слагать!

— Вы, суровые северные воители, любите слагать песни о всяких говнюках.

— Я не воитель, а воительница! — поправила она, тыкая себя в грудь оттопыренным большим пальцем.

— Я заметил, — отозвался Лео, подняв брови.

Он смотрел на ее палец, не на грудь. Хотя, может, и на грудь тоже взглянул — украдкой. Она почему-то надеялась на это, но была слишком пьяна, чтобы сказать наверняка. В их разговоре каждое слово казалось остро отточенным. Привкус опасности, словно обмен ударами на поединке. Легкое волнение, словно каждый вздох — ставка на кону.