Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.
Шрифт:
— Э-э… личное посещение вами фабрики… — начал Валлимир, морща лицо.
Ризинау пришел ему на помощь:
— Возможно, это не самая лучшая…
— Вы даже не заметите, как я снова буду с вами. — Одно то, как ее убеждали остаться, означало, что ей совершенно необходимо туда попасть. — По моим наблюдениям, в деловых вопросах нет ничего лучше индивидуального подхода.
Она взяла со стола ложку с абсурдно длинной ручкой, запустила ее в желе и с видом огромного удовольствия шумно втянула его через сжатые губы.
— М-м, это просто чудесно! Примите мои поздравления, госпожа Валлимир.
Желе было омерзительным — возможно,
— Я просто настаиваю, чтобы вы поделились рецептом с моей горничной!
Тонущие корабли
Они поели в какой-то забегаловке, где цены были выше потолка, на окнах лежал толстый слой сажи, и тарелки были не намного чище. Огарок за пару приемов заглотил свое мясо с подливкой и принялся смотреть, как Вик ест свою порцию, только что не пуская слюни, словно голодный пес. Ей совсем не нравилось есть под взглядом этих больших печальных глаз, однако, несмотря на это, она не торопилась. Еще одна привычка, усвоенная в лагерях, — привычка, рожденная постоянным недостатком еды.
Наслаждайся каждым глотком. Тогда будет казаться, что он больше насыщает.
Они дождались сумерек, хотя дым висел над Вальбеком такой густой пеленой, что вечер здесь был не намного темнее дня, а жара казалась еще сильнее. Солнце село в яростное пятно цвета расплавленного металла позади огромных труб, возводимых на западной окраине. После этого они нырнули, словно крысы в мусорную кучу, в переполненные людьми и смогом боковые улочки, задавая окольные вопросы, пытаясь выудить какие-то намеки относительно того, где можно найти ломателей.
Вик сотню раз прогнала в голове свою легенду, а также легенду мальчика, до тех пор, пока ложь не стала для нее второй кожей, более знакомой, чем истина. У нее были наготове ответы на любые вопросы, рассказы, чтобы отвести любые подозрения, набор оправданий, позволявших ей выглядеть хорошо, но не слишком хорошо. Единственное, к чему она не подготовилась — это к тому, что они обнаружили.
— Ломатели? — переспросил продажный мальчишка, даже не пытаясь понизить голос. — Сейчас у них, наверное, опять встреча в этом их переулке за улицей Рамнард.
Он крикнул продажной девчонке, кропотливо поправлявшей завязки своего платья на голом, покрытом оспинами плече:
— Эй, как называется этот переулок, где собираются ломатели?
— Даже не знала, что он как-то называется.
И она снова вернулась к своему делу, зазывно улыбаясь потенциальным клиентам.
Все это с такой небрежностью, словно ломатели — какой-то кружок кройки и шитья, а не банда мятежников, рвущих ткань общества! Костлявый называл наставника Ризинау глупым толстяком, лишенным воображения, но зато абсолютно преданным. Однако, судя по тому, с какой легкостью здесь люди говорили об измене, он позволил делам в Вальбеке слишком отбиться от рук.
Шлюхи кивками указали им на самодовольно улыбающегося сутенера. Сутенер после недолгой торговли направил их к нищему однорукому попрошайке. Нищий за несколько монет познакомил их с безработным кузнецом, продававшим спички с прилавка на колесах. Кузнец кивнул в сторону небольшого проулка, ведущего к старому складскому помещению. Перед дверьми склада стоял человек могучего телосложения; свет
из окошка наверху отражался в паре круглых глазных стекол, казавшихся крошечными на его здоровенном черепе.Вик сразу поняла, что с этим человеком могут быть проблемы. Дело было даже не в размерах, хотя он был на добрую голову выше нее, а ткань его поношенной куртки натягивалась на могучих плечах. Но ее больше беспокоил взгляд, который он бросил при их приближении — неловкий, почти извиняющийся. Ничего похожего на петушью повадку людей, считающих, что они занимают в этом мире бог весть какое место. Отблеск скрытого чувства вины, свойственного действительно опасным людям.
Что-то похожее она видела в зеркале в плохие дни.
И, чтобы окончательно развеять сомнения Вик, на его кулаке имелась татуировка, хотя он сразу же прикрыл ее рукавом. Топор и молния, перекрещенные над разбитыми воротами. Синие звездочки на костяшках — на всех костяшках. Значит, он был лестничником. Первым, взобравшимся на стену при осаде. Передовым штурмового отряда. Пять раз он проделывал это — и остался в живых, чтобы рассказать свою историю. А скорее, чтобы никогда об этом не рассказывать.
В лагерях Вик усвоила привычку при встрече с человеком заранее думать о том, как можно его уложить. В данном случае следовало просто иметь его на своей стороне — или бежать от него, бежать со всех ног. Вся эта затея внезапно показалась ей ловушкой. Однако здесь все казалось ловушкой — и это даже хорошо, сказала она себе. Именно в тот момент, когда ты решишь, что ты в безопасности, ты сделаешь свою роковую ошибку.
— Меня зовут Вик. А это Огарок. — Ломатели, как правило, ограничивались только именами.
Здоровяк оглядел их. Его виноватые глаза казались маленькими из-за стекол.
— Я Гуннар.
— Мы пришли из Адуи. — Она наклонилась ближе и вполголоса добавила: — Мы были друзьями Коллема Сибальта.
— Ладно.
Он казался скорее озадаченным, чем подозрительным, словно все это его мало касалось.
— Разве ты не охраняешь вход?
— Да нет, просто вышел подышать воздухом. Там внутри для меня становится жарковато.
Здоровяк потянул за воротник своей куртки.
— Эта женщина, Судья, у меня от нее… — Он замолчал с полуоткрытым ртом, словно не мог решить, какую реакцию у него вызывает женщина-Судья. — В общем, я не могу сказать, чтобы мне все нравилось, иначе я не был бы здесь. Но непохоже, чтобы от нее что-то стало лучше.
Вик наклонилась к нему и понизила голос:
— Разве тебя не беспокоит инквизиция?
— Честно сказать, беспокоит. Но похоже, что я такой один.
Он протянул татуированную руку, распахнул дверь и отступил, давая им пройти.
— Черт…
Вик никогда не говорила много, но это был сознательный выбор. Ей редко доводилось по-настоящему терять дар речи. Сейчас, однако, когда она переступила порог этого склада, это было единственное, что она смогла вымолвить.
— Черт… — эхом отозвался Огарок, расширив глаза еще больше, чем прежде.
В помещении склада сбилось в кучу, должно быть, не меньше пяти сотен человек. Тут было жарко, как в печи, шумно, как на бойне, и стоял запах застарелого дегтя, немытых тел и ярости. Склад был тускло освещен факелами, и их мечущийся свет придавал всему оттенок безумия. Вдоль одной стены кто-то растянул огромный плакат, сделанный из старых простыней, с небрежно намалеванными на нем словами: «ТЕПЕРЬ ИЛИ НИКОГДА!»