Зеркало королевы Мирабель

Фрида нежно взяла ее за руку. Пальцы Джинджер, горячие, как в лихорадке, дрожали. Имперка погладила тыльную сторону ладони, избегая, впрочем, прикасаться к перстню со светлым, слабо мерцающим изумрудом.

— Я понимаю, девочка, это страшно. Но это вовсе не налагает на тебя ответственность. Ты не обязана, как Елена Птичница пасти драконов. Ты можешь вовсе не пользоваться тем, что дала тебе Мать. Но избавиться от всего этого ты не можешь.

Джинджер посмотрела на кольцо Артемизии. Оно слабо пульсировало, то и дело сдавливая палец. Юная ведьма уже испытывала нечто подобное много лет назад, когда впервые получила свой собственный перстень. Он тогда точно так же подстраивался под новую хозяйку.

Джинджер было страшно.

— Мы ведь ведьмы, сестрица, — шепнула Фрида. — Мы должны уметь пересекать рубежи.

— Я боюсь.

— Чего?

Старшая ведьма обняла девушку и погладила по голове, по коротким, растрепанным волосам.

— Чего тут боятся?

— А что я буду делать с этой силой?

Фрида фыркнула.

— То же, что делает большинство. Игнорируй. Забудь. Все так делают. Поэтому мы и живем в бесовски скучном мире.

Имперка поцеловала девушку в лоб и отошла к очагу, где булькало в котелке какое-то варево. Джинджер без сил повалилась на лавку. Страшно. Коиньольские травы, как же страшно!

Стемнело. ГэльСиньяк выставил на стол менторны, и их огоньки плясали теперь в мертвенной глади зеркала. Именно — мертвенной, мертвой. Его нужно было оживить. Поднявшись, Джинджер пошла навстречу спустившемуся со второго этажа Адмару и протянула руку.

— Заклинание. Вы переписали его?

Фламэ протянул ей лист плотной бумаги. У него был ровный, уверенный почерк человека, больше привыкшего к перу, чем к мечу. Строгий, без лишний закорючек и завитков.

— Просто прочитать?

— Слова сами по себе имеют силу, — ответил за всех ГэльСиньяк. — Так действует молитва.

Джинджер, сжав в руках листок с заклинанием, подошла к столу. Зеркало, загадочно мерцая, лежало на куске черного бархата. Заклинание. Двадцать шесть строк. Отрази меня. Джинджер откашлялась.

— Отрази меня

Отрази меня, преобразуй меня

Сбереги меня…

* * *

Фламэ присел возле огня. Пламя, облизывающее котелок, было странного малинового оттенка. Колдовство? Он покосился на Джинджер, стоящую у стола. Руки ее, вцепившиеся в лист с заклинанием, дрожали, а вот голос читающий его, был ровен и тверд.

— Сработает?

Фрида пожала плечами.

— Словами сейчас уже мало кто пользуется. Слишком нестабильная, зыбкая… субстанция. Слишком. В Усмахте полагаются на вещества и формулы, мы — на травы и мысли. Наша общая беда, мастер Фламиан: мы не знаем законов собственного мира. А постигать их боимся.

— Это должна была быть моя реплика, — хмыкнул ГэльСиньяк.

Фрида фыркнула.

— У нее должно получиться. Ей подчиняются недоступные мне силы. В ее руках время и пространство пластичны, как глина, только госпожа Элиза сама пока это не понимает.

Фламэ посмотрел на юную ведьму. Ничего примечательного. Худенькая девчонка с растрепанными пегими волосами. Он отдал этой непримечательной девчонке колдовской перстень своей матери. Его носила леди Эдельхейд. Его носила леди Каролина Адмар, известная также как Акация, спешно покинувшая вместе с мужем Империю в пятьсот девяносто шестом году. Настоящее сокровище, фамильная реликвия. Оно десятилетиями лежало в шкатулке Круга, пока не оказывалось на пальце очередной леди Адмар.

— Что случилось? — с тревогой спросила Фрида. — Вы словно призрака увидели.

— Так. Предчувствие нехорошее. Значит, по-вашему, в госпоже Элизе есть что-то… необычное?

— У меня есть теория, — улыбнулась имперка. — Слышали о виттанийских ведьмах?

— Мельком. Они, вроде как, укрощают мифических змеев-оборотней. Как же они называются? На… на…

— Нагендри, — кивнула Фрида. — Однако существуют Змеи, или нет, но сила нагендри этим не ограничивается. Говорят, они могут даже перемещаться во времени. По крайней мере, я знавала женщину, которая утверждала, что может это.

— Ну да, ну да, — иронично покивал Фламэ. — Я, скажем, смело могу сказать, что умею летать.

— Ее звали Регина. В одну жуткую ненастную ночь несколько лет назад она набрела на мою избушку. У ее спутника, звали его, помнится, Рашель, была сломана нога. В общем, они застряли у меня на неделю. У этого мужчины поразительно быстро срослись кости, но тогда меня куда больше заинтересовало другое. Перстень Регины. Очень похожий на колдовской, но… Регина сказала, что этой шайек, символ власти нагендри. Вещица из черного матового металла, похожего немного на стаглар, и с овальным кровавиком вроде того, что у вас в ухе.

— Причем тут Элиза? — поинтересовался Фламэ.

— Регина утверждала, что ее отец — оборотень, аспид, тайпан.

— Пф-ф! — Фламэ небрежно отмахнулся. — Это и я могу утверждать. Или, скажем, что отец мой — Наместник Божий. А то и сам Господь.

Фрида слабо улыбнулась и тихо сказала.

— Все верно. Только глаза у нее были страшные. Иногда вдруг становились, как расплавленное золото.

Расплавленное золото. Фламэ посмотрел на Джинджер, замершую, окаменевшую над столом.

— …Каждый волен проститься с собой

Отрази меня…

Девушка пошатнулась, едва устояла на ногах, и все же повалилась спустя мгновение без сил на лавку. Фламэ кинулся к ней. Руки юной ведьмы были холодны, как лед.

— Ты в порядке?

— Налейте ей вина, — распорядилась Фрида, оттеснив Фламэ в сторону. Ее тонкие пальцы коснулись влажных висков девушки. — Ноэль, взгляни, что с зеркалом.

На лицо девушки вернулись постепенно краски. Джинджер сделала несколько медленных, глубоких вздохов, глотнула вина и поднялась, тяжело опираясь на руку Фламэ.

— Получилось?

Тот мог только пожимать плечами. Зеркало осматривал ГэльСиньяк. Внешне оно не изменилось, по крайней мере Фламэ не видел и не чувствовал в этой жуткой вещи ничего нового. Хорошо, хоть еще жутче оно не стало.

— Давай кое-что проверим… — ГэльСиньяк аккуратно поднял зеркало за рукоять и подошел к очагу.

Леди Шеллоу, в последние дни особенно молчаливая, впадающая в беспамятство, полулежала в кресле. Ее руки, лежащие на полированных подлокотниках, казались лишенными плоти костями. Беатриса была необыкновенно плоха. Ей оставалось совсем немного. Через несколько дней — самое большее, неделю — леди Беатриса превратится в такую же безвольную куклу, как и все фрейлины Мирабель.