Женщины

— Ты сможешь восстановить лицензию. Генри сказал, что напишет рекомендательное письмо. Нужно только начать процесс, — сказала мама. — Водительские права тебе уже вернули.

— Знаю. Надеюсь, когда-нибудь я и правда снова буду медсестрой, но нужно быть готовой ко всему, лицензию могут и не вернуть.

— Что ты пытаешься сказать, Фрэнки? — спросил папа.

— Я уезжаю.

— Что? — воскликнула мама. — Зачем? Здесь у тебя есть все, что нужно.

— Как ты сможешь себя обеспечивать? — спросил папа. — Без медицинской лицензии.

Фрэнки задавала себе тот же вопрос. Она никогда не платила аренду, не искала дом, не жила самостоятельно. Покинув родителей, она прямиком отправилась в бараки Вьетнама. Когда она решила все бросить, ее выручили Барб и Этель, дали ей жилье. Пока она проходила лечение, отец нанял адвоката, который добился, чтобы «вождение в нетрезвом виде» заменили «опасным вождением», и ей вернули водительские права. У нее даже собственной банковской карты никогда не было.

— Я не знаю, куда поеду и что найду. Но это нормально. Когда оставляешь семью и идешь на поиски себя, нормально чувствовать страх.

— Ах… — потрясенно выдохнула мама.

— Мне нужна тишина, — продолжала Фрэнки. — Все стало таким… громким после Вьетнама. Даже раньше, со смерти Финли. Я хочу жить в месте, где буду слышать лишь шелест листьев на ветру и вой койота. В месте, где я бы сосредоточилась на себе. Окрепла. Я хочу завести собаку или даже лошадь. Хочу дышать полной грудью. Спасибо вам за мой милый коттедж. Я бы хотела продать его и на эти деньги начать все заново.

Какое-то время родители молча смотрели на нее.

— Мы будем волноваться, — наконец сказала мама.

За это Фрэнки ее и любила.

— В этот раз я не ухожу на войну, — улыбнулась она. — Я вернусь. И вы сможете навещать меня, где бы я ни остановилась.

Жарким днем в конце августа Фрэнки сложила вещи в отремонтированный «мустанг», зашла в бунгало и положила ключи на кухонный столик. Она оглядела пустые комнаты. Будет прекрасно, если этот дом купит молодая семья, вырастит здесь детей, которым будет так же хорошо и свободно, как когда-то было ей и Финли. Они полюбят подвесные качели, которые сделал Генри, будут устраивать пляжные вечеринки на дни рождения.

Она в последний раз обошла дом, в последний раз закрыла входную дверь.

Рядом с «мустангом», скрестив руки, стояла Барб.

На газоне, возле ее ног, была воткнула табличка «Продается».

— Привет, — сказала Барб.

Фрэнки рассмеялась.

— Кто тебе позвонил? Мама? Генри? Вокруг одни стукачи.

— Угу. Ты же не думала, что я отпущу тебя на поиски новой жизни совсем одну?

— Ты замужем. У тебя пасынки. Ты совсем не обязана заполнять собой мою пустую жизнь.

Барб закатила глаза.

— Ты моя лучшая подруга, Фрэнки.

Так оно и было.

— Этель тоже хотела приехать, но она снова беременна. И ей прописали постельный режим. Она просила передать, что ее необъятный толстый дух с нами.

Мимо, звеня колокольчиками, проехал фургон мороженщика. Сейчас со всей округи набегут ребятишки. Фрэнки прикрыла глаза. На долю секунды ей снова стало десять, она пыталась поспеть за своим старшим братом, на их лица падал золотистый свет.

Фрэнки снова рассмеялась и обняла Барб, потом села на водительское сиденье и завела машину. По радио громко заиграла песня «Подсевший на чувства» [53] .

53

Hooked on a Feeling (1968) — песня Би Джей Томаса.

Проехав несколько кварталов, Фрэнки притормозила.

У калитки, обнявшись, стояли родители и махали ей. Сколько они так простояли, чтобы мельком увидеть ее перед отъездом? За последний месяц они попрощались уже десятки раз десятками разных способов.

Фрэнки помахала и посигналила на прощанье — родителям, Коронадо, детству и Финли. Промчавшись по городу, «мустанг» въехал на мост, оставив позади гавань с ее многочисленными лодками. В зеркале заднего вида Коронадо был похож на райский остров с красивой открытки.

Не зная, куда заведет их дорога, Фрэнки и Барб ехали на север и слушали «Криденс», «Ванилла Фадж», «Крим», Дженис, «Битлз», «Энималс», Дилана и «Дорз».

Музыка Вьетнама.

Музыка их поколения.

В Дана-Пойнт Фрэнки свернула на шоссе номер один и поехала по побережью, слева простирался бесконечный Тихий океан. В Лонг-Бич случилась авария, поэтому она свернула на автостраду, затем еще на одну, меняя дороги по велению сердца.

Фрэнки позволила сложной сети калифорнийских дорог самой вести ее вперед. С новым ограничением скорости в пятьдесят миль в час ей приходилось постоянно поглядывать на спидометр.

Проехав центр Лос-Анджелеса с его граффити, бандами и решетками на окнах, они оказались на Сансет-стрип — в мире огней, рекламных щитов и музыкальных клубов.

Они проехали по всему великолепному калифорнийскому побережью и провели несколько ночей в долине Санта-Инес. Любуясь золотыми холмами, Фрэнки сказала:

— Мне нравятся открытые пространства, но хочется еще больше простора. И, может быть, лошадей.

— На север, — сказала Барб.

Так они принимали решения: на ходу, на поворотах, на дорогах, где собирались проехать и где оказывались случайно.

В Кармеле стоял слишком густой туман, в Сан-Франциско было чересчур многолюдно. И хотя дикие просторы Менсодино пришлись Фрэнки по душе, секвойи оказались для нее излишне высоки.

Дальше на север.

В Орегоне, с его сочной травой и чистым воздухом, все еще обитало слишком много людей, хотя городов было немного, да и располагались они далеко друг от друга.

Они объехали оживленный Сиэтл, и, услышав радиосообщение о пропавших студентках, свернули на восток — бесконечные пшеничные поля восточной части штата Вашингтон выглядели уныло и заброшенно.

Монтана.

Они заехали в городок Мизула, напевая «Время в бутылке». Монтана, «страна большого неба», полностью оправдывала свое название, такого прозрачного голубого неба Фрэнки не видела уже давно. Через пару миль после Мизулы открылся ошеломляющий вид: луга взбегали к высоким горам с заснеженными вершинами, рядом извивалась широкая голубая река Кларк-форк.

«Продается. 27 акров».

Они с Барб одновременно заметили табличку, прибитую к трухлявому покосившемуся столбу. А за столбом — бескрайнее зеленое поле, петля реки, обветшалый забор с колючей проволокой поверху и грунтовая дорога, которая вела к небольшой роще высоких деревьев.