Женщины

— Ты готова, — сказал Генри, сидя за столом в своем кабинете.

Фрэнки встала. Она не чувствовала себя готовой. После Вьетнама отношения с миром у нее совсем не складывались.

— Так думаешь только ты. Да, и доктор Алден тоже.

Она подошла к комоду и взяла фотографию его племянника Артуро в военной форме.

— Только посмотрите на эту улыбку, — сказала она.

Прямо как у Финли.

— Он стал намного дисциплинированнее, этого не отнять. — Генри улыбнулся. — Сестра говорит, что до Аннаполиса его было невозможно заставить убрать вещи или заправить постель, а теперь ему это, похоже, даже нравится.

— Немного дисциплины никому не повредит, — сказала Фрэнки.

Она взяла в руки снимок Генри и его невесты Натали. Скоро они должны были пожениться где-то за городом. Они были идеальной парой: выходные проводили на природе, ходили в походы и не пропускали ни одного политического мероприятия. Натали организовывала сборы средств для его медицинского центра.

— Пригласишь меня на свою хиппи-диппи свадьбу?

— Конечно. Ты покидаешь центр, Фрэнки, но не мою жизнь. Мы друзья. Ты всегда можешь мне позвонить.

Она повернулась к нему.

Он откинулся в своем кожаном кресле, седеющие волосы были собраны в небрежный хвост.

— Спасибо, — сказала она. — За все. И прости…

— Любовь не требует извинений.

— Что за бред, — рассмеялась Фрэнки. — Впрочем, в любви я не эксперт.

— Ты знаешь, что такое любовь, Фрэнки.

Он встал, обогнул стол и обнял ее.

Она прижималась к нему сильнее, чем следовало, но в последние месяцы он стал для нее спасательным кругом, якорем и маяком. Не врачом, но другом, таким же важным, как Этель и Барб.

— Я буду скучать, — сказала она.

Он коснулся ее щеки.

— Только не доводи себя до того состояния, в котором приехала. Проси помощи, когда она нужна. Полагайся на людей, которые тебя любят, а главное, полагайся на себя. Двигайся вперед. Найди наставника. Найди свое дело. У тебя все получится. — Он помолчал. — Ты заслуживаешь любви, Фрэнки. Самой искренней и настоящей. Не забывай об этом.

Фрэнки смотрела на него. Она могла бы снова сказать, что научилась принимать собственную слабость и силу, что поняла: Рай не просто лжец, а жестокий эгоист. Но теперь все это было неважно. Рай был неважен. Если она встретит его на улице, то просто пройдет мимо, не почувствовав ничего, кроме легкого укола грусти, и Генри это знал.

— Я рада, что жизнь свела нас вместе, Генри Асеведо.

— И я, Фрэнки.

Она наклонилась и подняла старую дорожную сумку, которую мама собрала для нее много месяцев назад, когда мир ушел у Фрэнки из-под ног.

Проходя по коридору, она увидела, как Джилл Лэндис проводит групповое занятие: перед психологом полукругом сидели восемь новичков.

Сгорбленные парни с длинными волосами рассказывали о героине.

Фрэнки остановилась, встретилась с Джилл взглядом и помахала. Прощай.

Здесь как во Вьетнаме — люди приезжали, отбывали свой срок, меняли себя и двигались дальше. Кто-то возвращался в большой мир, кто-то нет. Хуже всего приходилось ветеранам. Статистика самоубийств среди них была очень тревожной, цифры пугали.

Фрэнки не стала заходить к себе в комнату, опасаясь, что обязательно найдет способ остаться. Она вышла на улицу, на прохладный воздух.

Рядом с раскидистой джакарандой она увидела мамин черный «кадиллак».

Дверцы открылись. Мама с папой выбрались из машины.

Даже издалека было видно, как они рады. И как взволнованы.

За эти несколько лет Фрэнки принесла им столько тревог. Вьетнам. Травма. Выкидыш. Рай. Вождение в нетрезвом виде. Таблетки. Она понимала, как тяжело пришлось им, людям, для которых приличия и репутация значили все. Она даже не представляла, что они на этот раз сказали друзьям. Возможно, вместо реабилитационного центра для наркоманов она отправилась в Антарктиду наблюдать за пингвинами.

В любом случае спрашивать она не будет. Осознав собственные недостатки, она перестала судить других.

Вероятно, родители ее не понимали и уж точно не одобряли многих ее поступков, но сейчас они здесь.

Ты знаешь, что такое любовь, Фрэнки.

Фрэнки двинулась через посыпанную гравием парковку.

— Фрэнсис! — воскликнула мама.

Они посмотрели друг на друга — мать и дочь.

— Ты так похудела, — сказала мама, — но выглядишь отлично.

— Ты тоже, — сказала Фрэнки, погружаясь в мамины объятия, которые теперь были какими-то особенно крепкими. Они обе хорошо знали, какой хрупкой может быть жизнь. На глазах у мамы выступили слезы.

Затем Фрэнки повернулась к отцу, смотревшему на нее поверх блестящей черной крыши «кадиллака».

Благодаря Фрэнки он наконец-то осознал, что деньги и успех не защитят семью от невзгод и потерь. Забор вокруг дома не гарантирует безопасность, только не в этом изменчивом мире. Время тоже оставило на нем свой след: он отрастил бакенбарды, сменил чопорные костюмы на рубашки для боулинга и свободные штаны, но в глазах все так же читалась тревога за дочь.

Фрэнки помнила, как тем вечером он вытаскивал ее из воды. Его слезы навсегда останутся в ее памяти. То, что тем вечером отец понял о ней, о них, никогда не сотрется. Она знала, что переживать за нее он будет всегда. Знала и то, что он никогда в этом не признается. Ее родители были из молчаливого поколения. Они не верили в слова так, как верили в оптимизм и упорство.

— Выглядишь замечательно, Фрэнки.

— Спасибо, пап.

Он открыл заднюю дверь и положил ее сумку, Фрэнки села рядом.

Когда отец завел двигатель и из колонок зазвучал голос Перри Комо, время будто повернуло вспять. Фрэнки снова была десятилетней девочкой на заднем сиденье родительской машины — девочкой, которая на каждом повороте скатывалась в сторону и натыкалась на брата.

— От сумки до сих пор несет плесенью, — заметила мама. — Не понимаю, как такое возможно.

— Сезон дождей, — сказала Фрэнки, глянув на черную дорожную сумку, которая объехала с ней полмира. — Все всегда мокрое. Высушить что-то невозможно.

— Должно быть, это… неприятно, — сказала мама.

Их первый настоящий разговор о Вьетнаме.

Фрэнки не смогла сдержать улыбку. Они тоже пытались измениться, шли маленькими, но значимыми шажками.

— Да, мам, — сказала Фрэнки, продолжая улыбаться. — Это было неприятно.

Они остановились напротив ее маленького серого бунгало с его старомодным колодцем и американским флажком на двери гаража.

— Ты можешь жить с нами, — хрипло сказал отец.

Фрэнки понимала его беспокойство. Оставлять алкоголика одного — не очень хорошая мысль, но Фрэнки должна сама встать на ноги. Или упасть. Но и тогда снова подняться.