Женщины
Шрифт:
Она посмотрела на него:
— Ты спас меня.
Он заправил волосы ей за ухо.
— Еще нет. Это будет непросто. — Он отпустил ее. — Ты помнишь, что случилось?
— Совсем немного, — тихо сказала она.
В памяти тут же всплыли ужасные картинки: она бежит в океан, надеется раствориться в нем, холод, зубы стучат… Отец стаскивает ее с доски, несет на берег… «Скорая», крики, плач, связанные руки…
Она оглядела кабинет. Окно выходило на зеленую площадку со столиками для пикника. Под окном стоял дешевый деревянный комод, на нем — фотографии
— Где я?
— В реабилитационном отделении для лечения зависимых. Наркомания и алкоголизм. Ты в моем медицинском центре. Он открылся почти полгода назад, помнишь? Я руковожу этим местом и два раза в неделю принимаю пациентов. Твоим лечащим врачом я не могу быть по понятным причинам, но я хочу помочь.
— По каким понятным причинам?
— Я любил тебя.
— Любил. Да. — Фрэнки отвела глаза, встречаться с ним взглядом было выше ее сил.
Ее поместили в психушку за попытку самоубийства. Самоубийство. Даже про себя она не могла произнести это ужасное слово.
— Как ты меня вытащил?
— Мне позвонила твоя мама. Мы остановились на восьми месяцах. Для начала.
— Ого. Мама не закрыла глаза на проблему. Что-то новенькое. — Фрэнки прижала два пальца к пульсирующему виску.
— Голова болит из-за синдрома отмены. Могут быть и другие симптомы: тревога, боль в груди, повышенная потливость, тремор. И какое-то время могут быть нарушены когнитивные способности.
— Да уж. — Фрэнки вздохнула. — Ко всему прочему теперь я официально наркоманка. Ву-ху!
— Те желтые таблетки, которые ты принимала, — это диазепам. Другое название — валиум, но я уверен, что ты и сама это знаешь. «Роллинг Стоунз» назвали их «мамины помощники». — Генри подошел к столу, достал журнал и открыл страницу с заголовком «Теперь она справляется», на фотографии женщина в фартуке и с широкой улыбкой пылесосила дом. — Врачи годами выписывали их женщинам как простые аскорбинки.
— Я потеряла лицензию медсестры?
— Потеряешь. По крайней мере, на какое-то время, но это сейчас не самая большая проблема. — Он взял ее под руку и подвел к антикварной кушетке: — Садись.
Она посмотрела на него, и какая-то часть ее прежней рассмеялась.
— Ты что, шутишь?
— Я мозгоправ. — Он улыбнулся. — Так комфортнее разговаривать.
— Не думаю, что мне хочется разговаривать, даже в таком комфорте.
— Ты долго была в условиях, далеких от комфорта, и уже давно не разговаривала.
— У меня болит голова. И так нечестно. — Она села, но откидываться на спинку не стала. Руки все еще тряслись. — У тебя есть сигарета? Боюсь, без посторонней помощи мне не выдержать твоих раскопок в темных глубинах моей души.
Он достал сигарету, зажигалку и пепельницу, а затем придвинул стул к кушетке.
Фрэнки встала. Она была взволнована, даже напугана. Она подошла к комоду и стала рассматривать фотографии. Жизнь Генри в картинках. Она вдруг поняла, что не фотографировалась
уже несколько лет. Фрэнки взяла один из снимков: Генри стоял рядом с женщиной с длинными седеющими волосами, на ней были круглые розовые очки.— Это Натали, — сказала он. — Мы обручены. Она любит меня.
Он специально выделил слово «она»?
Фрэнки была рада за него, но в груди все равно закололо. Сидела бы она здесь с головной болью от ломки, если бы вышла за него?
Генри улыбнулся.
— Она учительница начальных классов, а еще поэт. Но обо мне мы поговорим позже. Сначала я хочу поставить тебя на ноги, Фрэнки. Мой коллега доктор Алден специализируется на работе с ветеранами Вьетнама. Среди военных много наркозависимых, особенно среди тех, кто недавно вернулся.
Она села на этот нелепый диван.
— Все плевать хотели на женщин.
Она зажгла сигарету, затянулась и выдохнула дым.
— Почему ты так говоришь?
— Я ездила в больницу для ветеранов. Дважды. Там от меня отмахнулись, сказали идти куда подальше. Для них я не настоящий ветеран.
— Почему ты обратилась именно туда?
Фрэнки нахмурилась:
— Не знаю. Просто…
— Просто что? — мягко спросил Генри.
Она чувствовала его внимательный взгляд. Это был не просто вопрос. Он задал вопрос, который Фрэнки вряд ли задала бы сама себе. Она никогда не отвечала на него вслух, ни с кем этим не делилась. Отвечать сейчас ей тоже не хотелось.
Но она была в беде, она теряла себя, распадалась на части. Сейчас ей нужно, чтобы кто-то ее понял.
— Ну, это был тяжелый период. Я чуть не убила человека, потому что была пьяна. Ребенок, выкидыш… Вернулся Рай, у нас завязался роман. Но он снова меня обманул. Скоро я потеряю лицензию медсестры. У меня ничего не осталось.
— Все это следствия, Фрэнки. Проблемы со сном и кошмары у тебя начались уже давно. Ты часто кричала во сне, — сказал он. — До ребенка и выкидыша… до Рая.
Фрэнки кивнула.
— А внезапные вспышки гнева? Раздражительность? Тревожность?
Фрэнки не могла поднять на него глаза.
— Вьетнам, — сказал Генри. — Вот поэтому ты поехала в больницу для ветеранов. Ты знала, что все началось с Вьетнама. Скажи, у тебя бывают такие воспоминания, которые намного больше, чем просто воспоминания, будто ты снова там?
— Это как…
— Как в кино, когда герой проваливается в свое прошлое.
Ее словно оглушили. А ведь она думала, что просто сходит с ума.
— Откуда ты знаешь?
— Четвертое июля, помнишь?
Она не смогла ответить.
— Это называется посттравматическим стрессовым расстройством. Оно пока предмет дискуссий, Американская ассоциация психиатров еще его не признала, но мы наблюдаем похожие симптомы у множества ветеранов. То, что с вами происходит, — это реакция на травматический опыт.
— Но я не участвовала в боях, не видела их.
— Фрэнки, ты была военной медсестрой на Центральном нагорье Вьетнама.
Она кивнула.