Женщины
Шрифт:
— Если я ничего о нем не говорю, это не значит, что я о нем не думаю, — отозвалась Барб.
— Но как я должна была это понять? Мы никогда не обсуждали Вьетнам. — Фрэнки запнулась и выдохнула, в голове звучали слова доктора Алдена: «Просто говори, Фрэнки. Давай». — Не знаю, почему я не могу все отпустить, почему продолжаю помнить, когда все давно забыли?
— Я тоже помню, — сказала Барб. — Иногда мне снятся кошмары.
— Правда?
Барб кивнула:
— Бомбежки… напалм. Ночь в Тридцать шестом. Мальчишка из моего города…
Фрэнки взяла за руку лучшую подругу, она слушала ее истории. Ее боль так походила на боль Фрэнки. Они проговорили до самого
— Ты была настоящей рок-звездой, — сказала Барб, выслушав ее. — Ты же знаешь, да? Парни уезжали домой благодаря тебе, Фрэнки.
Фрэнки вздохнула:
— Знаю.
— И что дальше, подруга?
— Шаг за шагом, — пожала плечами Фрэнки. На самом деле о будущем думать было рано, она даже не знала, верит ли в возможность исцеления. Она не была в порядке и еще долго не будет, однако теперь она точно не станет об этом врать.
Но.
«Когда-нибудь все наладится», — подумала она. Фрэнки чувствовала, как внутри собираются силы, словно рассвет, который брезжит на горизонте, обещая, что теплое солнце скоро согреет мир. Если она будет продолжать в том же духе, если будет работать над собой и верить в себя, она сможет исцелиться, сможет стать лучше.
Однажды.
Глава тридцать четвертая
Удивительно, как быстро может успокоиться буйный, встревоженный мир. В начале 1974-го, когда война закончилась и Никсон ушел с поста президента, страна наконец вздохнула с облегчением. Конечно, борьба продолжалась — битвы за гражданские права и права женщин не прекращались, а движение, начавшееся в 1969 году со Стоунволлских бунтов в Нью-Йорке, добавило к новостной повестке и борьбу за права геев.
Ветераны Вьетнама растворились в общем пейзаже, спрятались на виду у населения, которое когда-то их презирало, считая людьми второго сорта. Хиппи тоже сильно изменились — окончили университеты, покинули коммуны, отрезали волосы и начали устраиваться на работу. Изменилась даже музыка. Больше никакой сердитой музыки войны и протестов. Теперь все подпевали Джону Денверу, Линде Ронстадт и Элтону Джону. «Битлз» распались. Дженис и Джими были мертвы.
В это время Фрэнки вела собственную борьбу за преображение. Она попала в реабилитационный центр не по своей воле. Нет, не так. Скорее, попала бессознательно.
Хотя к февралю Фрэнки чувствовала себя намного лучше, она отлично понимала, что легко может сорваться и снова полететь вниз. Порой думать о новой жизни было невыносимо. Почти все, что наполняло ее все эти годы — воспоминания, любовь, сны, — было окрашено в черный цвет. Пока она не представляла, кем станет без своей боли, без необходимости ее скрывать.
Но трезвость и терапия давали свои плоды. День за днем. Впервые за эти годы Фрэнки почти удалось представить свое будущее без боли и притворства. Она больше не верила в концепцию «держаться до последнего», она знала, что, закрывая глаза на травматическое событие, ты только растишь и подпитываешь темные воспоминания, которые рано или поздно сожрут тебя изнутри. Фрэнки смирилась с тем, что потеряла лицензию медсестры, и хотя она надеялась однажды ее вернуть, но больше не принимала будущее как нечто должное.
Ей все еще снились кошмары, а иногда она просыпалась на полу своей маленькой, пустой комнаты. В основном
так случалось после тяжелого сеанса терапии и группового занятия. Она все еще тосковала по людям, которых потеряла, но Генри и доктор Алден часто напоминали, что сожаления — пустая трата времени. Лишь кочка на трудном жизненном пути. День за днем она заново училась жить, не останавливаться и двигаться дальше.Удивительно, но из всех сожалений и разочарований, которые привели ее к пьянству, таблеткам и потере лицензии, с Раем справиться оказалось легче всего.
Фрэнки начала лечение, опустошенная романом с женатым мужчиной, уничтоженная своей верой в его любовь. Она знала, что была слабой и грешной, но в глубине души верила, что Рай любил ее. Любовь в каком-то смысле оправдывала ее ужасный поступок.
Но однажды доктор Алден спросил:
— Когда Рай впервые сказал, что любит тебя?
Фрэнки резко выпрямилась. Рай вообще когда-нибудь признавался ей в любви?
Она промотала в голове все воспоминания и нашла только: «Боюсь, я буду любить тебя до самой смерти».
Тогда это казалось романтичной, красивой фразой. И только теперь она увидела, что за ней стояло. Темная сторона любви. На самом деле он говорил: «Я не хочу тебя любить».
Для него это не было настоящей любовью. Он и на Кауаи приехал, потому что думал, что она скоро улетит домой и их роман станет приятным завершением ее службы. А она верила каждой секунде, которую они проводили вместе.
Хуже всего было то, что его ложь открыла в ней самой безнравственность, которой (она могла поклясться) до него не существовало. Сначала она считала себя дурой, но постепенно осознала, что она просто человек.
Теперь Фрэнки понимала, как на самом деле уязвима и что ей нужно бережно относиться к себе.
— Я боюсь, что уже не поверю в любовь, — сказала она как-то доктору Алдену.
— Но тебя любят очень многие люди, Фрэнки. Разве не так? — спросил тот.
Она закрыла глаза, вспоминая лучшие моменты своей жизни: отец подбрасывает ее в небо и называет бусинкой, мама нежно обнимает ее, когда ей грустно, Финли учит кататься на серфе, делится секретами и держит за руку. Джейми помогает поверить в себя, не дает ей опустить руки. Не бойся, Макграт. Барб и Этель всегда готовы подставить дружеское плечо.
— Это правда, — тихо сказала она. Теперь эти воспоминания стали ее щитом, ее силой и надеждой.
В конечном счете самым сложным в восстановлении был не Рай. И даже не отказ от таблеток.
Яростнее всего она боролась с Вьетнамом. Кошмары все еще преследовали ее. Она обсуждала их с доктором, рассказывала свои истории, надеясь, что они отступят, и хотя разговоры действительно помогали, она знала, что доктор Алден не понимает ее. Не понимает по-настоящему. Она видела, как иногда он морщится и вздрагивает на словах вроде напалм. Такие моменты напоминали ей, что он никогда не был на войне. Это дерьмо невозможно понять, пока сам в нем не побываешь.
А еще она знала, что, покинув безопасный медицинский центр, она снова окажется в мире, где ветераны Вьетнама, и особенно женщины, должны быть невидимы.
Однако независимо от того, что о ней думал мир, независимо от ее готовности к этому шагу пришло время покинуть центр. Она и так пробыла здесь слишком долго, первоначальный восьмимесячный срок оказался действительно лишь первоначальным. Генри мягко намекнул, что пора бы освободить место для нового человека, которому очень нужна помощь.