Женщины

Они хотели поставить ее на ноги и заставить ходить. Как будто горе — обычный бассейн, из которого достаточно просто вынырнуть.

На самом деле это зыбучие пески. Сначала страшно, а потом затягивает и вылезать уже не хочется.

Фрэнки откинула мятые, пропотевшие простыни и встала. Она боялась смотреть подругам в глаза — они слишком напоминали о Рае, — поэтому сразу направилась в ванную. Включив душ, она пыталась вспомнить, когда в последний раз подходила к воде.

Она вытерла волосы и надела то, что висело на крючке (мама купила эту одежду, чтобы подбодрить ее), — голубую тунику с белым матросским воротником и штаны с белым ремнем. Она чувствовала себя актрисой, которая одевалась для роли послушной дочери.

Просто смешно.

Но на выбор другого наряда сил не было.

Она вышла из ванной босиком.

Увидев в спальне подруг, она вспомнила, как сильно их любит. Она снова почти смогла почувствовать любовь, но лишь почти. Печаль вытеснила все остальные чувства.

— Все со мной хорошо, — сказала Фрэнки.

— Ага, настолько хорошо, что ты неделю из кровати не вылезала, — кивнула Этель.

— Когда весело, время летит незаметно.

— Ну хватит, Фрэнк. — Этель решительно взяла Фрэнки под руку.

Барб, с транзистором, встала с другой стороны. Обманный маневр, чтобы не дать Фрэнки вырваться.

Их трио вышло в коридор.

Фрэнки поскорее провела их мимо кабинета отца. Последнее, что она хотела показывать, — это стену героев без ее фотографии.

Фрэнки удивилась, что они, кажется, уже знали дом и уже придумали, что делать. Выйдя за ворота, пересекли улицу и оказались на пляже, где их ждали три пустых шезлонга и переносной холодильник. Барб поставила на него радио и включила.

Фрэнки ощутила беспомощность — рядом шумел прибой, играла знакомая музыка. Перед глазами стоял Вьетнам: все лучшее и худшее сразу.

— Я любила его, — сказала она.

Барб протянула ей джин-тоник.

— Садись, Фрэнки.

Фрэнки почти упала на шезлонг.

Этель села рядом и взяла ее за руку.

Барб села с другой стороны от Фрэнки.

Они держались за руки и смотрели на Тихий океан. Волны с шумом разбивались о берег, пенились и бурлили, а затем откатывались назад.

— Почему я не поняла, что его больше нет? Почему не почувствовала, что этот мир опустел?

Ответа у них не было. Каждая была хорошо знакома со смертью, каждая смотрела ей в лицо не один день.

— Тебе нужно чем-то заняться, — сказала Этель. — Нужно начать жить.

— Есть одна организация, называется «Ветераны Вьетнама против войны», — сказала Барб. — Поначалу всего шесть ветеранов вышли на мирный протест, призывая закончить войну. Ты могла бы направить свой гнев во благо.

Гнев? Лишь далекая тень на горизонте печали.

Барб понятия не имела, каково это — терять себя вместе со своей любовью. Но, пустившись в объяснения, Фрэнки вызвала бы у подруг еще большую жалость и беспокойство.

Поэтому лучшее, что она придумала, это сказать:

— М-м-м.

— Жизнь продолжается, несмотря ни на что, — сказала Этель. — Ты достаточно пробыла в Плейку. Это ты сможешь пережить.

Ах.

Жизнь продолжается.

Разве? Уж точно не та жизнь, которая была.

— Я люблю вас. — Фрэнки понимала, что подруги хотят помочь, но разве они могут, разве может хоть кто-то? Они говорят ей то, что она уже слышала. «Это нужно пережить».

Какая банальность.

Вопрос в том, как это сделать? Как преодолеть горе, как снова захотеть жить, когда эту жизнь ты не можешь даже представить, как снова начать чувствовать радость?

Эти вопросы раньше не приходили ей в голову. Все это время она пыталась жить (или, скорее, существовать) в безопасном мире своей кровати, зарывшись в подушки и одеяла, но это не могло продолжаться вечно.

Чего она хочет?

Рая.

Свадьбы.

Качать ребенка на руках.

Собственный дом.

— Как прошло твое возвращение? — спросила Барб.

— Не считая смерти любимого человека? — уточнила Фрэнки.

— Да, — мягко ответила Этель.

— Не очень. О войне никто и слышать не хочет. Отцу стыдно, что я вообще туда поехала. — Фрэнки посмотрела на подруг. — Ну а у вас как прошло?

Этель пожала плечами:

— Мою историю ты знаешь. Я пошла в ветеринарный колледж и снова влюбилась в парня из школы. Его зовут Ной. Мы вместе были во Вьетнаме, но ни разу не встретились. Он знал, как сильно я любила Джорджа. А потом… все как-то закрутилось. Когда я чувствую, что распадаюсь на части, он всегда находит способ собрать меня.

Фрэнки кивнула.

— Вам снятся кошмары?

— Нечасто. Теперь нечасто, — ответила Этель.

— Тебе нужно отстраниться от этого, Фрэнки. Заняться делом, — сказала Барб.

— Что у тебя осталось, Фрэнк? — спросила Этель через какое-то время.

По радио заиграло что-то фолковое, мелодичное. Никакой злости, лишь скорбь, тоска и печаль.

— О чем ты?

— Ты мне скажи.

— Ну… — На самом деле Фрэнки об этом даже не думала. Она знала, кого из нее растили, знала, чего от нее ждут, но так было раньше.

— Что у тебя осталось? — повторила Этель.

Фрэнки задумалась, как она изменилась за эти два года, что нового узнала о себе и о мире. Она подумала о Джейми, о том, что хотела все делать правильно и поэтому даже не поцеловала его. Подумала о Рае, о том, как их страсть раскрепостила ее, превратила в новую, более смелую версию самой себя. Она вспомнила Фина и их беззаботное детство, вспомнила, как он говорил ей «все хорошо» и как она ему верила.

Все они, ее любимые мужчины, жили в ее сердце, наполняли ее, делали счастливой, но было и кое-что еще.

— Медицина, — тихо сказала она.

— Да, черт возьми, — согласилась Этель. — Ты охренительная, самая бесстрашная медсестра. Ты спасаешь жизни, Фрэнк. Подумай об этом.

И Фрэнки подумала. На горизонте забрезжила надежда. Надежда вынырнуть из этого горя. Может быть, помогая другим, она сможет помочь и самой себе.

— Вы самые лучшие. — Ее голос дрогнул. — Я люблю вас. Правда.